Ему необходимо прерваться.

Только он не мог этого сделать до тех пор, пока не найдет Джанелль.

Он испробовал все способы, которые только пришли ему в голову, пытаясь обнаружить ее. Но ему до сих пор не удалось сделать это. Все, что Ладвариан мог сказать, он уже сообщил: «Леди здесь и плачет», но ни щенок, ни кот не могли указать даже приблизительного направления, в котором нужно вести поиски. Когда Сэйтан наконец заставил Мистраля понять причину своего беспокойства, жеребец произнес: «Горе Леди не позволит нам найти ее».

Сэйтан устало потер глаза, надеясь, что его усталый разум еще будет способен работать какое-то время и позволит ему добраться до лагеря, который разбили Шаости и Элан. Он был слишком утомлен, совершенно измотан. Уже начинались галлюцинации.

Например, эта Королева единорогов, стоящая прямо перед ним и выглядящая так, словно ее соткали из лунного света и тумана, с глазами столь же древними, как сама эта земля.

Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы сообразить: он видит сквозь нее.

– Ты же…

«Ушла, – произнес ласковый женский голос. – Ушла уже очень, очень давно. И никогда не уходила. Идем, Повелитель. Моей Сестре сейчас очень нужен ее отец».

Сэйтан последовал за ней. Вскоре они достигли круга низких, расставленных на некотором расстоянии друг от друга камней. В самом центре располагался огромный каменный рог, словно росший из самой земли. Круг был наполнен древней, глубокой силой.

– Я не могу туда войти, – произнес Сэйтан. – Это священное место.

«Это великое место, – поправила Королева. – Они поблизости. Она оплакивает тех, кого не смогла спасти. Ты должен заставить ее взглянуть на тех, чью жизнь она сохранила».

Кобыла шагнула в круг камней. Когда она приблизилась к огромному каменному рогу, очертания ее тела начали бледнеть, рассыпаясь звездным светом, и наконец Королева исчезла, однако Сэйтана так и не покинуло ощущение, что темные глаза, такие же древние, как эта земля, внимательно смотрят на него.

Справа воздух мягко замерцал. Вуаль, о существовании которой он даже не подозревал, исчезла. Сэйтан подошел к открывшемуся проходу. И там нашел их.

Эти ублюдки зверски искалечили и убили Кэтиена. Отрезали его ноги, хвост, гениталии. Вспороли брюхо. Отрубили рог. Практически отрезали голову.

Но темные глаза Кэтиена по-прежнему полыхали огнем, и в них светился нездешний разум.

Сэйтан ощутил мучительный приступ тошноты.

Кэтиен стал мертвым демоном в зверски изуродованном теле.

Джанелль сидела рядом с жеребцом, склонившись над распоротым брюхом. Из невидящих глаз бежали слезы. Побелевшие от напряжения пальцы крепко сжимали его рог.

Сэйтан опустился на колени рядом с ней.

– Ведьмочка? – прошептал он чуть слышно.

Она узнала его не сразу.

– Папа? П-папа? – Джанелль бросилась в его объятия. Тихие слезы сменились истерическими рыданиями. Рог Кэтиена царапал спину Сэйтана, когда Джанелль прижалась к нему и крепко обхватила руками.

– Ох, ведьмочка… – На протяжении всего того времени, что они искали выживших, она сидела здесь рядом с мертвым телом, сидела весь день, погруженная в свою боль.

– Пусть Тьма будет милосердна… – потрясенно произнес мужской голос за их спинами.

Сэйтан обернулся через плечо, чувствуя напряжение каждого мускула. Люцивар. Живая сила, способная сделать то, что он сделать не мог.

Люцивар смотрел на голову Кэтиена и дрожал всем телом.

Сэйтан слушал быстрые разговоры на остриях копья, мчавшиеся над его головой, но он слишком устал, чтобы понять их смысл.

Люцивар опустился на одно колено, осторожно оттянул за испачканные кровью волосы голову Джанелль, заставив ее оторваться от Сэйтана, а затем мягко произнес:

– Давай, Кошка. Ты почувствуешь себя лучше, когда глотнешь вот этого. – Он прижал к ее губам горлышко большой серебряной фляжки.

Она поперхнулась и раскашлялась, когда жидкость потекла в горло.

– На этот раз советую проглотить хоть немного, – произнес Люцивар. – Эта штука причиняет намного больше вреда легким, нежели желудку.

– Эта штука способна расплавить зубы! – задохнулась Джанелль.

– Что ты ей дал? – требовательно спросил Сэйтан, когда тело девушки неожиданно обмякло в его объятиях.

– Щедрую порцию домашней настойки Кхари. Эй!

Придя в себя, Сэйтан обнаружил, что прижимается к груди Люцивара. Он на минуту сосредоточился только на том, чтобы продолжать дышать.

– Люцивар… Ты спрашивал, хватит ли у меня сил? Ответ отрицательный.

Сильная теплая рука гладила его волосы.

– Держись. Здесь скоро будет Солнечный Зайчик, мы доставим тебя в лагерь. Девочки позаботятся о Кошке. Еще несколько минут – и сможешь как следует отдохнуть.

Отдых. Да, ему нужен отдых. Голова болела теперь так сильно, словно в любой миг могла расколоться на части, и с каждой секундой мигрень только набирала интенсивность.

Кто-то забрал Джанелль из его рук. Кто-то потащил его к тому месту, где терпеливо ждал Солнечный Зайчик. Чьи-то сильные руки удерживали его на спине жеребца.

Следующее, что Сэйтан ощутил, – он сидел в лагере, завернутый в одеяла, а на коленях перед ним стояла Карла, заставляя выпить целебный отвар, который она приготовила для него.

Осушив вторую чашку, он тупо подчинился, когда его попытались запихнуть в спальный мешок и уложить поудобнее. Сэйтан слабо зарычал, недовольный тем, что с ним так возятся, и продолжал проявлять недовольство до тех пор, пока Карла, потеряв терпение, не поинтересовалась, как можно заставить Джанелль отдохнуть, если он сам подает дочери такой пример?

Не найдя, что возразить на это, Сэйтан поплотнее завернулся в одеяло, застегнул спальный мешок и отдался на милость приглушенной зельем головной боли и сну.

Люцивар прихлебывал кофе с настойкой Кхари, наблюдая за тем, как Габриэль и Моргана пытаются запихнуть Джанелль в спальный мешок. Она остановилась, не обращая никакого внимания на их уговоры прилечь и отдохнуть немного. Ее глаза постепенно утратили невидящее, отстраненное выражение, когда Джанелль неожиданно присмотрелась к Мистралю, рысившему вдоль границы лагеря, по-прежнему щадя раненую переднюю ногу.

Люцивар возблагодарил Тьму и всех, кто в ней, за то, что холодный, опасный огонь, разгорающийся в ее глазах, направлен не на него.

– Почему ногу не вылечили? – спросила Джанелль полуночным голосом, глядя на молодого жеребца.

Мистраль фыркнул и нервно поскреб землю копытом. Очевидно, ему совершенно не хотелось признаваться, что он попросту не позволил никому прикоснуться к себе.

Что ж, Люцивар не мог винить его в этом.