Он повернулся, чтобы сказать что-то Джине. Но ее не было.

* * *

– Эй, – крикнула Джасм. Она приникла ухом к груди Джины. – Не хотела бы стать вестником беды, но я ничего не слышу.

Сэм быстро посмотрела на лежавшего рядом с Джиной отца. Его лицо по-прежнему перекашивала опухшая скула, но отпечатки виртукостюма на теле быстро сглаживались.

– Когда будем их выводить? Или выведем пока только Гейба?

Кили предупреждающе поднял руку, чтобы она замолчала. Сэм перевела взгляд на Ударника. Он решил остаться в своей новой роли официальной картошки, и девушка решила, что возражать не стоит. После того, как она отправилась вслед за ними – пусть с помощью старой технологии и на краткое время, пусть даже не достигнув особых результатов, – ее статус каким-то образом изменился.

Однако при необходимости она вполне могла допрыгнуть до места, где сидел Ударник, и выдернуть иглы из его живота. Одним рывком. Если это потребуется, чтобы спасти жизнь Гейбу…

– Забабахаем-ка вот что, – раздался голос Перси. В руках у него был плащ, подсоединенный к большой системе. С лицевой стороны теперь исчезли все узоры, она была совершенно белой.

* * *

«Успокойся», – велел себе Гейб. Ведь он посмотрел только в одну сторону. Она могла быть где угодно в этой комнате. Шредингерова Джина…

Окно по-прежнему чернело на фоне проносящихся облаков. Он шагнул к нему и остановился. Дверь открывалась теперь только в одну сторону, и один раз она уже пропустила его. Можно было либо ждать, либо уйти.

* * *

Они парили в почти совершенном равновесии. Вирус был побежден, и Маркт раскрылся, так что она могла видеть все: жизнь Маркта, жизнь Марка и свою жизнь, со всеми их пересечениями, как было всегда.

– Потанцуем, – предложил Марк, поднявшись на поверхность их составного существа. – Будем скакать целую ночь, а потом все вокруг сначала спалим дотла, а потом снова сплавим воедино. Умрем, не успев состариться. И будем жить вечно.

Она колебалась.

– Теперь все будет лучше, чем когда бы то ни было прежде, – заверил ее Маркт. – Мы теперь привиты. Даже если зараза вернется, она не сможет нас коснуться.

– Я хочу тебя, – сказал Марк. – И всегда хотел. Просто не мог пробиться через всякие шумы. Теперь шум исчез, а желание осталось.

Сквозь все еще открытое окно она видела вдалеке маленькую фигурку Гейба Людовика, который ждал ее.

– Я рожден для этого. Здесь, теперь, я могу быть с тобой, для тебя. Это было невозможно только в реальном мире.

Она приникла лицом к его костлявой груди, цепляясь за то, что от него осталось. Не бренные останки, но суть. Теперь – лучше, чем когда-либо прежде.

– Все необходимое оборудование у нас в комнате, – сказал он, ведя ее по длинному коридору. Затем открыл дверь, шагнул внутрь и протянул ей руку. Маркт наклонился ближе.

– Мозг не чувствует боли.

На сей раз аргумент выглядел убедительнее.

* * *

Он знал. Почувствовал через темный прямоугольник окна и понял: то, что они предложили Джине, затмевало его собственный дар ей.

Значит, поэтому они проникли внутрь так легко? Неужели Джина хотела остаться с Марком так сильно? А если да, зачем он-то сам отправился вместе с ней? Чтобы убедить выйти наружу, когда все закончится? Боже, он ведь знал ее всего несколько месяцев. Прожив в браке пятнадцать лет, он не способен был даже уговорить жену выйти из ее запечатанного от него офиса. Как мог он противостоять двадцати годам чьей-то жизни, соревноваться с тем, что в ней было, чем бы оно ни являлось – видео, искусным синтезом, симпатической вибрацией?

Эй, Джина, выходи оттуда и вдарь мне хорошенько. Поверь, ты от этого лучше себя почувствуешь.

Ну, конечно. Это когда мозг не чувствует боли?

Какого черта, как сказала бы Джина, будь она тут. Ты получил удар в челюсть и, на некоторое время, жизнь. Продолжай в том же духе, может, кто-нибудь и покажет тебе небо в алмазах. Но не сегодня.

Он подчинился силе, тянувшей его наружу, и исчез из комнаты.

* * *

– Теперь бьется, но не чаще десяти ударов в минуту. – Джасм держала запястье Джины. Сэм крепче сжала провода, ведущие к иглам в ее животе. Раздался шорох: лежавший на матрасе Гейб пошевелился. Кили встал рядом с ним на колени, потом поднял глаза на Сэм.

– Он выходит.

– Она – нет, – сказала Джасм.

* * *

Прошло еще несколько часов, прежде чем ощущение дезориентации и неясности мыслей начало отступать. Джина все еще не очнулась. Не обращая внимания на свою опухшую челюсть, Гейб рассказал в нескольких словах, что с ней происходило или могло происходить. Сэм мягко напомнила ему, что в этом случае нельзя быть ни в чем уверенным, и он не стал возражать, не стал говорить, что повернулся тогда к Джине, но ее не было. По крайней мере, не сказал этого вслух.

На следующее утро начали прорезаться местные каналы инфолайна, дикторы раз за разом повторяли краткое изложение минувших событий. Полное число пострадавших от гнезд еще предстояло установить. Лос-Анджелес по-прежнему горел, в городе действовало чрезвычайное положение.

Парнишка по имени Перси предложил ему болеутоляющий пластырь.

– Нет, от них я слегка глупею. – Отказался он, отводя его руку. – Но спасибо, конечно.

Он осыпал Сэм знаками внимания и рассказал ей все, что случилось с ним до того, как они встретились на кладбище, хотя большую часть этой истории она уже слышала. О том, что произошло потом, он не обязан был ей рассказывать, не стал даже и пытаться.

Всю следующую ночь Джина так и не приходила в сознание, и он сам уложил Сэм спать, заботливо подоткнув одеяло, в ее «отгородке», как она называла уголок, где хранились ее пожитки. Бывший инжектор лежал теперь без дела, все его содержимое было перекачано обратно в большую систему, поэтому теперь недолго оставалось до того момента, когда контакт с Марктом снова будет установлен на их внушительной стене из мониторов. Этого все ждали с явным нетерпением.

Сэм заснула, Джина оставалась в прежнем состоянии. Так много дверей открывается только в одну сторону, и можно либо ждать, либо уйти.

Может, магии и не существует, но на какие-то мгновения, Джина, мне показалось, что она все же есть. Пусть их было немного, но все же более чем достаточно. Ну как, для тебя это достаточно высоко в тупосфере?

Иди куда-нибудь. Двигайся.

Он коснулся своей опухшей щеки. Место входа; неплохое место и для выхода тоже.

Усилия, тянувшего наружу, больше не ощущалось, но он все же вышел.