«Присядьте, мисс Тирлбрук, — начинала беседу графиня. — Я вижу эти предметы. В вашей записке, я полагаю, упоминалось что-то о том, что вы не так удачливы…»

Мисс Бетси опускала ресницы и наклоняла голову — не слишком почтительно, а как будто склоняясь перед обстоятельствами ради ее отца, ради ее дорогого отца, — ведь именно это подразумевалось ее восхитительно скрываемыми актерскими способностями.

Затем дама намекала на то, что на ее внимание претендуют многие, и начинала деликатно расспрашивать о происхождении и материальном положении г-на Тирлбрука, бывшего лейтенанта полка его королевского величества.

Ответы мисс Бетси были ни слишком подготовлены, ни слишком бойки. Она страдала оттого, что ее вызывают на такой разговор, но не торопилась со словами и таким образом внушала своей покровительнице мысль о том, что та имеет дело с весьма необычным человеком. Суть истории этого интересного потомка разорившегося дома состояла в том, что ее отец был старым офицером и служил на Пиренеях — в этом можно удостовериться, справившись со списком военнослужащих (мисс Бетси заранее нашла это имя в старом списке); что он оставил службу в мирный период в 1814 году; что разорительная судебная тяжба, явившаяся результатом спекуляций с железнодорожными акциями, и скрывшийся посредник довели их до их нынешнего положения; и что шесть лет назад открылась старая рана, полученная в Бароссе, и ее старый отец слег и стал совершенно беспомощным. «Я знаю, что эти вещи, — в заключение говорила Бетси, указывая на мыло и канцелярские принадлежности, — возможно, не такие, к каким привыкла ваша светлость, но, если бы вы любезно оказали мне помощь и купили бы какие-нибудь из них, хоть малую часть, вы материально помогли бы нам; и я надеюсь, что мы не окажемся недостойными или неблагодарными».

Иногда случалось, что дамы наносили визит лейтенанту Тирлбруку, и тогда все было приготовлено для того, чтобы их принять, с театральной заботой о приличиях. В мансарде наводили такую чистоту и делали ее такой неудобной, насколько это было возможно. Г-на Кэггза укладывали в постель, и багрово-розовый цвет его лица оттеняли лиловой пудрой и косметикой. На одеяло небрежно бросали белый носовой платок с гербом Тирлбруков в уголке. Возле него на шатком круглом столике лежали несколько склянок с лекарствами, старая газета «Юнайтед сервис» (для старшего офицерского состава армии и ВМС. — Пер.) и увесистая Библия. Миссис Кэггз сажали, подперев подушками, в кресло у камина; она должна была выглядеть смирившимся ревматиком. Китти отправляли куда-нибудь подальше, а двоих детей одевали в черную поношенную одежду и обещали дать им слив, если они будут вести себя тихо. Сама мисс Бетси, одетая в серое платье и передник, кроткая, спокойная и имеющая вид почтенной женщины, тихо скользила вокруг, как сестра милосердия, связанная с этой семьей.

Читатели должны понимать, что г-н Кэггз был единственным жильцом дома, в котором он жил, хотя он делал вид, что занимает только мансарды в качестве квартиранта.

Во время визита светских самаритян лейтенант Тирлбрук — который получил ранение в ногу у Бароссы, когда армией командовал герцог, — говорил мало, но время от времени его рот кривился от подавляемой боли. Посетители обычно были тронуты этой горестной сценой. Храбрый ветеран, беспомощная старая дама, печальные и молчаливые дети и помощник-ангел в лице дочери — это было впечатляющее зрелище. Дамы давали обещание поговорить со своими друзьями и сделать все, что в их силах, чтобы помочь этой семье.

«Мисс Тирлбрук, — спрашивали они, когда Бетси провожала их до двери, — эти милые дети ведь не брат и сестра вам, верно?»

Бетси, подавляя вздох, говорила: «Это сын и дочь моего бедного брата, который был хирургом на флоте; они сироты. Мой брат погиб на Золотом Берегу, и его несчастная жена вскоре последовала за ним. Она была нежным созданием и не смогла перенести этот удар. Эти бедняжки могут рассчитывать только на нас, и мы делаем для них то немногое, что в наших силах».

Этот последний ход был кульминацией. «Раньше она о них не упоминала! — думали дамы. — Какая деликатность! Какие высокие чувства! Это не обычные нищие, которые преувеличивают свои несчастья».

«Мисс Тирлбрук, я уверена, вы извините меня за мое предложение; но эти милые дети наверху не выглядят здоровыми. Надеюсь, вас не обидит, если я буду время от времени присылать для них обед — несколько лакомств — питательные вещи — им на пользу».

Мисс Бетси делала реверанс, опускала глаза и говорила тихим голосом: «Они действительно не здоровы».

«Я пришлю своего слугу, как только доберусь до дома. Пожалуйста, пусть этот пустяк будет моим подарком (леди достает кошелек), и всего доброго, мисс Тирлбрук. Я должна пожать вам руку. Я считаю, что мне повезло познакомиться с вами».

Глаза Бетси наполнялись слезами, и, пока она держала дверь открытой, выражение ее лица говорило: «Не только за себя, о дорогая и щедрая мадам, но за своего отца, моего бедного отца, который был ранен в ногу у Бароссы, я благодарю вас от всего сердца».

Когда приносили корзину, мисс Бетси садилась за стол вместе со своими достойными родителями, и они ели птицу и мясо, которое было нетронутым; но все, что было разрезано, все «бывшее в употреблении», эта разборчивая и высокомерная молодая женщина приказывала своей сестре Китти отдать бедным нищим.

Такая мошенническая схема не могла, разумеется, длиться годами, и, когда в Вест-Энде стало слишком горячо, неутомимые Кэггзы разместили в «Таймс» и «Морнинг пост» объявление, адресованное щедрым и гуманным людям, следующего содержания: «Бедной, но приличной семье требуется небольшая сумма денег на оплату проезда в Австралию; семья готова предоставить самые высокие рекомендации в отношении своей репутации».

Были пущены в дело старые документы, и в течение более двух лет они развивали бурную деятельность, добывая деньги, одежду и все необходимое для поездки. Г-н Кэггз тоже сделал удачный ход. Он купил старое фортепьяно и разыграл его в лотерее за пять шиллингов с носа. Каждый член его семьи воспользовался шансом. В первой лотерее его выиграла мисс Бетси, во второй — мисс Китти, в третьей — г-н Кэггз, в четвертой — его верная партнерша, а в пятый и последний раз — подруга мисс Китти, молодая женщина из семьи зеленщика. Этот бесценный предмет меблировки был продан в конце концов по личному соглашению одному дельцу в Барретс-Корт на Оксфорд-стрит, а несколько дней спустя семья Кэггзов действительно отплыла в Мельбурн, и с тех пор я не слышал о них.

Среди братства, объединяющего в себе мошенников, выпрашивающих подаяние в письмах,