– Как бы я хотела, чтобы Эрикки уже вернулся, – сказала Азаде.

– Он не задержится надолго, времени еще много, дорогая. Ужин подадут не раньше девяти, так что у нас почти два часа, чтобы приготовиться. – Шахразада открыла глаза и положила руку на тонкое бедро Азаде, наслаждаясь нежностью ее кожи. – Не тревожься, дорогая Азаде, он скоро вернется, твой рыжеволосый исполин! И не забудь, что сегодня я ночую у родителей, поэтому вы оба можете носиться тут голышом всю ночь напролет! Наслаждайся нашей ванной, веселись и радуйся, а когда он вернется, упади без памяти в его объятия. – (Они вместе рассмеялись.) – Теперь все чудесно, ты в безопасности, мы все в безопасности, Иран в безопасности. С помощью Аллаха имам победил, и Иран снова спокоен и свободен.

– Как бы мне хотелось в это верить, как бы я хотела верить в это так же, как ты, – ответила Азаде. – Я не могу даже объяснить, какими ужасными были те люди у дороги. Их ненависть душила меня, словно удавка. Почему они так ненавидят нас? Ненавидят меня и Эрикки? Что мы им сделали? Ничего совершенно, а они нас все равно ненавидят.

– Не думай о них, дорогая моя. – Шахразада подавила зевок. – Левые все сумасшедшие, заявляют, что они мусульмане и в то же время марксисты. Они безбожники и потому прокляты. Люди в деревнях? Они необразованны, как тебе хорошо известно, и большинство из них – люди простые, недалекие. Не волнуйся, все это в прошлом, теперь все будет только лучше и лучше, вот увидишь.

– Надеюсь, о, как я надеюсь, что ты права. Я не хочу, чтобы было лучше, пусть все просто будет как было, обычным, как было всегда, снова нормальным.

– Так оно и будет. – Шахразада испытывала огромное умиротворение, вода была такой шелковистой и такой теплой и похожей на лоно матери.

Ах, подумала она, еще только три дня до полной уверенности, а потом Томми скажет отцу, что, о да, конечно, он хочет, чтобы у него были сыновья и дочери, а потом, на следующий день, великий день, я буду знать наверняка, хотя я и сейчас уверена. Разве мои месячные не наступали всегда так регулярно? Тогда я смогу преподнести Томми свой Божий дар, и он будет так горд.

– Имам исполняет труд Божий. Как же в таком случае все может быть иначе, чем хорошо?

– Не знаю, Шахразада, но во всей нашей истории муллы никогда не заслуживали доверия, просто сидели как пиявки на спине у крестьян.

– Ах, но теперь все по-другому, – сказала ей Шахразада, совсем не желая обсуждать такие серьезные вопросы. – Теперь у нас есть настоящий лидер. Сейчас он впервые контролирует Иран. Разве он не самый набожный из людей, наиболее сведущий в исламе и в законе? Разве он не исполняет Божий труд? Разве он не достиг невозможного, выбросив из страны шаха и то отвратительное растление, которое тот нес с собой, а потом помешал генералам совершить военный переворот вместе с американцами? Отец говорит, что мы теперь в большей безопасности, чем когда-либо.

– Так ли это? – Азаде вспомнила Ракоци в вертолете и то, что он говорил о Хомейни и обращении истории вспять, и она поняла, что он говорил правду, в его словах было много правды, и она набросилась на него, чтобы выцарапать ему глаза, ненавидя его, желая его смерти, потому что он, разумеется, был одним из тех, кто сумеет использовать простодушных мулл, чтобы закабалить всех остальных людей. – Ты хочешь жить по исламским законам времен Пророка, законам почти полуторатысячелетней давности, ходить в чадре, потерять наше с таким трудом завоеванное право голоса, право работать, быть равными?

– Я не хочу голосовать, работать или быть равной. Как может женщина быть равной с мужчиной? Я просто хочу быть хорошей женой моему Томми, и в Иране на улице я предпочту носить чадру. – Шахразада аккуратно прикрыла рукой еще один зевок, убаюканная теплотой. – Иншаллах, Азаде, дорогая. Конечно же, все станет как раньше, только отец говорит, что все будет еще чудеснее, потому что теперь мы сами принадлежим себе, владеем нашей землей, нашей нефтью и всем, что есть в нашей стране. Не будет никаких противных иностранных генералов или политиков, которые станут нас унижать, и теперь, когда злого шаха больше нет, мы будем жить счастливо до скончания дней, ты – с Эрикки, я – с Томми, и у нас будет много-много детей. Как же все может быть иначе? Бог – с имамом, а имам – с нами! Нам так повезло. – Она улыбнулась и нежно обхватила рукой ноги своей подруги. – Я так рада, что ты живешь у меня, Азаде. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как ты была в Тегеране.

– Да.

Они были подругами много лет. Сначала в Швейцарии, где познакомились в школе, высоко в горах, хотя Шахразада пробыла там всего полгода, не в силах побороть безмерную тоску по семье и по Ирану. Потом в Тегеранском университете. А в последнее время, чуть больше года, выйдя замуж за иностранцев, работавших в одной компании, они еще больше сблизились, стали ближе, чем сестры, помогая друг другу приспособиться к непостижимым чужеземным обычаям и нравам.

– Иногда я совершенно не понимаю моего Томми, Азаде, – говорила Шахразада со слезами на глазах в первые дни замужества. – Он любит быть один, я имею в виду, совсем один, только он и я, дом стоит пустой, даже ни одного слуги нет. Он даже сказал мне, что любит побыть в полном одиночестве, просто почитать, без семьи вокруг, без детей, без бесед и разговоров, без друзей. Иногда это просто ужасно!

– Эрикки точно такой же, – призналась ей Азаде. – Иностранцы не такие, как мы. Они очень странные. Я хочу проводить целые дни напролет с подругами, детьми, родственниками, а Эрикки – нет. Хорошо, что Эрикки и Томми работают днем. Тебе еще больше повезло: Томми иногда уезжает сразу на две недели подряд и ты можешь пожить нормально. И еще одно: знаешь, Шахразада, у меня целые месяцы ушли на то, чтобы привыкнуть спать в кровати и…

– А я так и не привыкла! О, так высоко над полом, так легко свалиться, а на его стороне всегда такая яма, отчего спать всегда неудобно, и ты все время просыпаешься среди ночи с ломотой в спине. Кровати эти просто ужас в сравнении с мягкими одеялами, брошенными на прекрасные ковры на полу. Куда как удобней и цивилизованней.

– Да. Но Эрикки не стал спать на одеялах и коврах, он настаивает на том, чтобы мы спали в кровати. Он просто отказывается попробовать снова… Иногда это такое облегчение, когда он уезжает.

– А мы теперь спим как положено, Азаде. Я положила конец этой чепухе с западными кроватями после первого же месяца.

– Как же это тебе удалось?

– Я вздыхала всю ночь напролет и не давала моему любимому спать, потом днем высыпалась хорошенько, а ночью опять была готова вздыхать без остановки. – Шахразада восторженно расхохоталась. – Семь таких ночей, и мой любимый уже на ногах не стоял, а следующие три ночи спал как младенец правильным образом, на полу, и теперь всегда спит, как подобает цивилизованному человеку. Теперь он спит на полу даже в Загросе! Почему бы тебе не попробовать сделать так же? Я гарантирую, что у тебя все получится, дорогая, особенно если ты еще самую чуточку пожалуешься, что от кровати у тебя спина ноет, и ты, конечно же, обожаешь заниматься любовью, но пусть он будет немножко осторожнее.