Грета ненадолго задумалась, мечтательно загляделась в некую воображаемую ею даль и вновь смахнула одинокую слезу, на этот раз по деду. Я тогда сочувственно коснулась Гретиной, лежащей на коленях кисти, потом чуть-чуть погладила ее вялые пальцы. Женщина благодарно ответила мне чуть заметным пожатием, глубоко вздохнула и продолжила воспоминания о детских годах.

Когда девочке по имени Кари исполнилось двенадцать лет, бабушка решила рассказать ей правду о родителях. Так она узнала, что на самом деле является дочерью одного из высших чинов СС в нацистской Германии по имени Генрих Мюллер, и в первый раз увидела фотографию отца. Лишь через год, после смерти мужа и незадолго до своей собственной старая женщина поведала о том пугающем дне на исходе зимы 1944 года, когда за симпатию и помощь русским военнопленным рыбака-коммуниста забрали немцы. Никто не надеялся, но через два месяца дед вернулся домой живой. Даже на обычно безжалостных гестаповцев произвели магическое впечатление его полная уверенность в своем праве помогать попавшим в беду людям, непоколебимая справедливость в понятиях, абсолютная выдержка в любых ситуациях, а также впечатляющая, по всем признакам исключительно арийская наружность. Рыбак вызвал к себе симпатию и уважение и у всякое видавшего, всесильного и всевластного шефа гестапо, и тот его запомнил.

Одна из дочерей старого рыбака официально была зарегистрирована матерью Греты-Кари. На самом деле она не желала иметь с приемной дочерью ничего общего и каждый раз при случайной встрече шипела: «Чтобы ты куда-нибудь провалилась отсюда, дьявольское отродье», а то и норовила ударить или ущипнуть. Маленькую девочку больно ранили такие слова и такое обращение, каждый раз она горько плакала, чем вызывала еще большее раздражение со стороны, как она считала, своей родной мамы. Много позже бабушка рассказала, что настоящей матерью Кари была восемнадцатилетняя немка по имени Анна, возлюбленная одного из самых влиятельных офицеров в нацистской Германии, но рожала она Грету в Норвегии. В возрасте шестнадцати лет моя новая знакомая осталась совершенно одна. Она выучилась на медицинскую сестру и дважды побывала замужем: один раз за шведом, другой – за норвежцем. Она имела трех детей: двух взрослых дочерей в Стокгольме и Гетеборге и сына-подростка в Осло. Признаюсь честно, теперь версия Греты обо всем происшедшим много лет назад в Германии стала казаться мне удивительно точной, логичной и правдивой.

– А что такое с вами случилось, Грета, что вы оказались в Аскер Баде? Если вопрос кажется вам некорректным, то извините меня и не отвечайте.

– После окончания войны норвежцы начали относиться к немецким детям хуже, чем к безродным собакам. О, да ты, оказывается, и не знаешь, что здесь родилось много немецких ребятишек! Почему? Норвежцы считались чистой арийской расой, и их женщины, если хотели получить хорошие деньги и постоянное продуктовое снабжение в нелегкие и голодные военные времена, могли родить ребенка от немца. Верь мне, очень многие красивые и белокурые норвежки были тому рады и совершенно добровольно соглашались. А после войны этих несчастных матерей насильно отделили от детей, обрили наголо и сослали в северные лагеря. Детишек же, плачущих и потерянных, отправили кого куда: младших – в детдома еще похуже любого военного концлагеря; тех же, кто достиг возраста девяти лет, разослали по норвежским крестьянским семьям в качестве рабов. Норвежцы издевались над обездоленными детьми так, как никаким нацистам не снилось: содержали в хлеву, не кормили совсем или давали только отбросы, били, насиловали, в лицо плевали… Горько об этом думать: люди могут поступать одинаково плохо вне зависимости от национальности. Эти бедные полунемецкие-полунорвежские дети оказались как бы вне закона, и многие из них умерли от голода, побоев и издевательств.

Мне, к сожалению, также довелось столкнуться с истинным норвежским отношением к таким, как я, когда бабушка с дедушкой умерли. Сейчас мы, организация бывших немецких детей, судимся с норвежским правительством и требуем денежную компенсацию и пенсии. Поэтому норвежцы никак меня любить-жаловать не могут, правду о себе слушать не желают и норовят заткнуть мне рот любыми средствами.

Однако сегодня я еле жива, Вероника, и больше не хочу ни о чем говорить. Теперь уже совсем поздно, и тебе, и мне пора спать.

Из цветника новой подруги я уходила далеко за полночь, полузасыпая прямо на ходу, но между тем не переставая размышлять о существовании необычных людей с преудивительнейшими судьбами. Неужели же все мне рассказанное – правда?

С тех самых пор все свои душевные метания, порывы и периодические провалы в черные дыры меланхолии я поверяла лишь дочери шефа германского гестапо, в чем, по моему мнению, усматривалась некая высшая, чуть ироничная логика. В самом деле, а кому еще мне следовало бы изливать душу в этом санатории для депрессивных членов норвежского общества.

– Но почему? Почему он стал так со мной обращаться? Ведь я так любила его много-много лет и так долго у нас все было отлично? – с четкой периодичностью изливала я Грете мощные потоки своих ноющих эмоций, приставая с одним и тем же душераздирающим вопросом по обыкновению большинства земных женщин.

– А, опять это… – невзначай взмахивала она пухлыми своими рученьками.

– Да просто чувство собственника развилось у твоего мальчика через край, вот он и решил завладеть тобой, что называется, «с потрохами». Он же абсолютно убежден, что все всегда знает гораздо лучше тебя, что он правильнее и успешней тебя в жизни; а в итоге его искренняя ответственность за семью выродилась в произвол, подавление и собственничество. По-моему, ему просто-напросто не хватило уважения к тебе, то есть способности видеть человека таким, каков он есть, осознания неповторимости его уникальной индивидуальности и заботливости о том, чтобы тот, другой, рос и развивался самобытно и по-своему, а не так и не для того, чтобы другой потом мог бы служить личному человеческому «я», его извечным императивным целям и эгоистичным амбициозным прихотям. Но так сплошь и рядом случается у твоего, слишком во всем привередливого, поколения людей – самый банальный случай, хотя и к искреннему моему сожалению. Все вы не воспитаны, не развиты для нормальной семейной и супружеской жизни; вы чересчур эгоистичны и сконцентрированы на самих себе: своих собственных желаниях, понятиях, установках, удобствах, амбициях. Смешно, что вы умеете точно подмечать мельчайшие недостатки у других, но пребываете в блаженном неведении относительно собственных, причем заняты обвинениями в адрес окружающих и пытаетесь их перевоспитать к своему удобству и удовлетворению.

Все просто и грустно. А что касается именно твоего милого мальчика… Ко всему прочему сделался тяжек и суров его нрав и характер. Не только для окружающих тяжел такой человек, но даже для себя самого он – почти непосильная ноша. И вот, поскольку в тебе с первого же взгляда любому незнакомцу видна искра упорного жизненного искания и оттого-то неуемного свободолюбия, то он решил взять тебя под свой жесткий и неусыпный контроль. Тут-то и пришлось ему применять к такой дерзкой и непокорной красавице весь арсенал крайних средств, чтобы в самом зародыше беспощадно давить любые ее бунты. А что в таких случаях делают? Понятно, что в первую очередь надо любым путем создать вокруг человека, так сказать, «социальный вакуум», лишив его всякой поддержки со стороны и внимания окружающих. Далее окружают беднягу своим ледяным безразличием, делая вид, что человека как бы просто «нет». Время от времени бьют по самым больным местам данного человеческого создания, рвут ему нити любых знакомств и дружб, отбирают его статус, погружают в полное и беспросветное одиночество, чтобы из настоящего момента человек видел и чувствовал холодное равнодушие к себе в будущем, и из большинства людей получают некую липучую массу, которая допускает из себя любую самую уродливую лепку. Но тебя, милая Вероника, ой как не просто «раздавить», так что можешь законно собой гордиться. Поэтому кончай стенать, стонать и руки заламывать. И мальчика твоего тут судить нельзя, ведь он был искренне уверен, что поступает как лучше для семьи.