Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть свидетельства того, что подобные механизмы задействованы и в других случаях гораздо более сложных животных традиций, например, при передаче изготовления и дизайна палочных орудий и их использования новокаледонским воронам (Hunt and Gray 2003; Kenward et al. 2006; Holzhaider et al. 2010a, 2010b). Новокаледонские вороны изготавливают и используют палочные и листовые орудия, с помощью которых они "вылавливают" личинок насекомых из нор. Как изготовление инструментов, так и их использование требует достаточно точного набора действий (например, для палочных инструментов палки должны быть сломаны в нужных местах, чтобы получился "крючок", а для успешного добывания пищи в отверстие должен быть вставлен правильный "крючковатый" конец инструмента). Как и в случае с обдиранием шишек черной крысой, деятельность взрослых ворон способствует обучению молодых ворон в важных аспектах. Молодые вороны учатся использовать инструменты, взаимодействуя с выброшенными инструментами взрослых ворон. Они интересуются ими, подбирают их и носят с собой. В сочетании с местным развитием это способствует асоциальному обучению молодых ворон как тому, как правильно использовать инструменты, так и тому, какими свойствами обладают хорошие инструменты. И снова, вопреки интуитивной ортодоксии, относительно простая форма социального обучения играет центральную роль в поддержании поведения в популяции на протяжении нескольких поколений. Подобные примеры подрывают мнение о том, что кумулятивная эволюция поведения, обусловленная социальным обучением, является чисто человеческой чертой (хотя я не отрицаю, что выдающаяся способность человека к кумулятивной культурной эволюции говорит о том, что в случае с человеком происходит нечто существенно иное - человеческая культура не выглядит просто агрегацией множества традиций животных).
Являются ли традиции животных слишком чувствительными к изменениям окружающей среды, чтобы иметь долгосрочное значение?
Вторая общая проблема, касающаяся значения традиций животных (тесно связанная с первой), заключается в том, что, даже если такие случаи, как с черной крысой и новокаледонским вороном, свидетельствуют о том, что довольно простые формы социального обучения в принципе могут способствовать верифицированной, многопоколенной передаче относительно сложных признаков в популяциях, сохранение таких признаков остается слишком чувствительным к контексту, чтобы иметь какое-либо значение на более длительных (эволюционных) временных масштабах. Короче говоря, даже если описанная выше "игра в телефон" будет преодолена, достаточно лишь относительно небольшого изменения окружающей среды, чтобы эти поведенческие черты исчезли из популяций навсегда. Например, в случае с открыванием молочных бутылок синицей, когда доставка бутылок с молоком прекратилась, неудивительно, что и поведение по открыванию молочных бутылок тоже исчезло (McCarthy 2003). Поведение просто погибло вместе с теми птицами, которые были его носителями, поскольку его передача наивным особям зависела от наличия бутылок с молоком. Аналогичным образом, открывание сосновых шишек черными крысами иерусалимских сосновых лесов, вероятно, было бы потеряно для популяции, если бы больше не было сосновых шишек для открывания. В эволюционном контексте эта проблема вызывает особую тревогу, и она становится очевидной, когда мы сравниваем передачу признаков через социальное обучение с передачей через генетику.
Генетические признаки передаются из поколения в поколение независимо от того, выражены ли они. Классические случаи рецессивных генов, которые мы все изучали в школе, такие как голубые глаза, муковисцидоз и болезнь Хантингтона, - это примеры признаков, которые могут передаваться от родителей к потомству, не проявляясь у родителей. В отличие от них, для традиций животных такая "тихая" передача невозможна. Передаваясь через социальное обучение, они должны присутствовать в каждом поколении, что делает их чувствительными к множеству воздействий окружающей среды, которые генетическому наследованию не страшны (Laland and Janik 2006). Хотя такая чувствительность к изменениям окружающей среды ставит под сомнение значимость традиций животных для тех, кто интересуется когнитивной и поведенческой эволюцией, то же самое можно сказать о любых чертах, передающихся через социальное обучение, в том числе и о культурных чертах человека.
В ответ на вышеизложенные опасения можно предположить, что проблема хрупкости актуальна только в том случае, если мы ожидаем частых крупномасштабных и постоянных изменений окружающей среды, поскольку социальное обучение само по себе обеспечивает определенную устойчивость признаков, которые оно формирует в популяциях. Способствуя распространению традиций и культурных черт в популяциях, социальное обучение делает их устойчивость менее чувствительной к мелким, случайным событиям, таким как хищничество и локальные или ограниченные по времени изменения окружающей среды. Одного неудачного сезона, когда не хватает определенного продукта питания, недостаточно, чтобы утратить специфическую традицию добывания корма, относящуюся к этому продукту, пока некоторые особи доживают до нескольких сезонов. Лишь несколько особей с таким поведением должны прожить достаточно долго, чтобы возвращение прежних экологических условий "засеяло" последующее наивное поколение и поведение продолжилось.
Хотя чувствительность к изменениям окружающей среды и ограниченная точность передачи простых форм социального обучения, задействованных в традициях животных, представляют собой проблемы для общей точки зрения, которую я здесь отстаиваю, они не являются непреодолимыми. Пример человеческой культуры дает нам несколько хороших указателей на то, какие вещи могут смягчить проблемы, которые мы могли бы ожидать увидеть в популяциях животных с традициями.
Опираясь на человеческий пример, можно лучше понять традиции животных
Люди намеренно и ненамеренно изменяют окружающую среду, чтобы сделать ее более удобной для передачи культурной информации от одного поколения к другому. Например, мы предоставляем детям игрушки, игры и ситуации, которые имитируют те, с которыми они столкнутся во взрослой жизни (например, вспомните повсеместное распространение кукол, игровых кухонь, кукольных домиков и одевалок в жизни наших детей). Предоставляя нашим детям ситуации, в которых им может быть представлена и смоделирована культурная информация и где они могут проверить полученные знания, мы увеличиваем вероятность того, что наши накопленные культурные знания будут переданы им (Sterelny 2012). Подобный тип "эпистемической инженерии" или "строительства эпистемической ниши" встречается и в жизни животных с традициями. Как уже упоминалось, наивные черные крысы в иерусалимских сосновых лесах и новокаледонские вороны учатся у своих родителей специфическим приемам добывания пищи, взаимодействуя с выброшенными кусочками взрослого "набора". Оставляя свои наполовину ободранные сосновые шишки и инструменты, они эпистемически конструируют среду обучения своего потомства, увеличивая вероятность того, что их особые традиции добывания корма будут переданы. Другие формы эпистемической инженерии у животных столь же просты, как и более взрослые особи, проявляющие повышенную терпимость к присутствию молодых во время охоты, спаривания, обработки пищи и так далее, что позволяет им усваивать социальную информацию об этих практиках. Конечно, этот тип инженерии очень прост и далек от того, что наблюдается у людей, но