узнает, что мы поймали Жака Коллена… Так вот, я пришел вам сказать, что этот крупный и дерзкий преступник владеет, по-видимому, письмами госпожи де Серизи, герцогини де Мофриньез и мадемуазель Клотильды де Гранлье.

— Вы в этом уверены? — спросил господин де Гранвиль, лицо которого выдало боль, причиненную ему этим сообщением.

— Судите сами, граф, прав ли я, что опасаюсь такого несчастья. Когда я развернул связку писем, захваченных у этого несчастного молодого человека, Жак Коллен бросил на них проницательный взгляд и самодовольно улыбнулся; в значении этой улыбки судебный следователь ошибиться не может. Такой закоренелый злодей, как Жак Коллен, никогда не выпустит из рук подобного оружия. Что вы скажете, если эти документы очутятся в руках защитника, которого мошенник выберет среди врагов правительства и аристократии? Моя жена пользуется благосклонностью госпожи де Мофриньез, она поехала предупредить герцогиню, и сейчас они должны быть у де Гранлье, чтобы держать совет…

— Привлекать к суду такого человека немыслимо! — воскликнул генеральный прокурор, вставая и прохаживаясь по кабинету большими шагами. — Он, конечно, спрятал бумаги в надежном месте…

— Я знаю где, — сказал Камюзо. Этими словами следователь изгладил все предубеждения, которые возникли против него у генерального прокурора.

— Вот как! — сказал господин де Гранвиль, садясь.

— Идя в суд, я много размышлял об этом прискорбном деле. У Жака Коллена есть тетка, тетка родная, а не подставная; насчет этой женщины политическая полиция дала сведения в префектуру. Он ученик и кумир этой женщины, сестры его отца; ее зовут Жаклина Коллен. У мошенницы свое заведение, она торговка подержанным платьем и благодаря своему занятию проникает во многие семейные тайны. Если Жак Коллен кому-либо и доверил спасительные для него бумаги, так только этой твари; арестуем ее…

Генеральный прокурор бросил на Камюзо острый взгляд, как бы желая сказать: «Он не так глуп, как я думал вчера; однако ж еще молод и зелен, чтобы взять в свои руки бразды правления».

— Но чтобы добиться успеха, — продолжал Камюзо, развивая свою мысль, — надо отменить меры, принятые нами вчера, и я пришел просить ваших советов, ваших приказаний.

Генеральный прокурор взял нож для разрезания бумаги и стал постукивать им по краю стола, что свойственно людям, погруженным в глубокое раздумье.

— Три знатные семьи в опасности! — вскричал он. — Нельзя допустить ни единого промаха!.. Вы правы. Прежде всего последуем аксиоме Фуше: арестуем! Надо сейчас же перевести Жака Коллена обратно в секретную.

— Стало быть, мы признаем в нем каторжника! Это значит опозорить память Люсьена…

— Какое ужасное дело! — сказал господин де Гранвиль. — Все тут опасно.

В это время вошел начальник Консьержери, разумеется постучавшись прежде; кабинет генерального прокурора охраняется столь бдительно, что только лицо, близко стоящее к прокуратуре, может постучать в его дверь.

— Господин граф, — сказал господин Го, — подследственный, который именует себя Карлосом Эррера, желает с вами говорить.

— Он общался с кем-нибудь? — спросил генеральный прокурор.

— С заключенными. Он пробыл во дворе приблизительно с половины восьмого. Он виделся с приговоренным к смерти, и тот как будто с ним беседовал.

Одна фраза Камюзо, вдруг возникшая в памяти, лучом света озарила господина де Гранвиля; он понял, как можно воспользоваться близостью Жака Коллена с Теодором Кальви, чтобы добиться выдачи писем. Обрадовавшись, что теперь у него есть повод отложить казнь, генеральный прокурор жестом подозвал к себе господина Го.

— Мое намерение, — сказал он ему, — отложить казнь до завтрашнего утра; но в Консьержери никто не должен подозревать об отсрочке. Молчание! Пускай думают, что палач ушел присмотреть за приготовлениями. Приведите сюда под надежной охраной испанского священника, его требует у нас испанское посольство. Пусть жандармы проводят аббата Карлоса по вашей лестнице, чтобы его никто не видел. Предупредите конвоиров, чтобы они вели его под руки и освободили только у дверей моего кабинета. Твердо ли вы уверены, господин Го, что этот опасный чужестранец не общался ни с кем, помимо заключенных?

— Ах да!.. В тот момент, когда он выходил из камеры смертника, явилась дама, желавшая его видеть…

Тут оба судейских обменялись взглядом, и каким взглядом!

— Какая дама? — спросил Камюзо.

— Одна из духовных его дочерей… маркиза, — отвечал господин Го.

— Час от часу не легче! — воскликнул господин де Гранвиль, глядя на Камюзо.

— И наделала же она хлопот жандармам и надзирателям! — продолжал озадаченный господин Го.

— Любая мелочь приобретает значение в вашей работе, — строго сказал генеральный прокурор. — Консьержери недаром обнесена каменной стеною. Каким образом эта дама вошла туда?

— У нее было самое настоящее разрешение, — возразил тюремный начальник. — Эта прекрасно одетая дама, в полном параде, с гайдуком и выездным лакеем, приехала повидать своего духовника, перед тем как отправиться на похороны несчастного молодого человека, тело которого вы приказали…

— Покажите мне разрешение префектуры, — сказал господин де Гранвиль.

— Оно выдано по ходатайству его сиятельства графа де Серизи.

— Какова собою эта женщина? — спросил генеральный прокурор.

— Нам всем показалось, что это женщина порядочная.

— Вы видели ее в лицо?

— На ней была черная вуаль.

— О чем они говорили?

— Ну, ханжа с молитвенником в руках… что она могла сказать? Просила благословения аббата, стала на колени…

— И долго они беседовали? — спросил судья.

— Меньше пяти минут; но никто ни слова не понял из их беседы, они, как видно, говорили по-испански.

— Расскажите нам все, сударь, — продолжал генеральный прокурор. — Повторяю, мельчайшая подробность имеет для нас существенный интерес. Да послужит это вам уроком.

— Она плакала, господин граф.

— Она в самом деле плакала?

— Видеть этого мы не могли, она закрыла лицо носовым платком. Она оставила триста франков золотом для заключенных.

— Это не она! — вскричал Камюзо.

— А Биби-Люпен, — продолжал господин Го, — закричал: «Это шильница!»

— Он знает в этом толк! — сказал господин де Гранвиль. — Отдайте приказ об аресте, — прибавил он, глядя на Камюзо, — тотчас же опечатайте у нее все! Но как она добилась рекомендации господина де Серизи?.. Принесите мне разрешение префектуры… Ступайте, господин Го! Пришлите сюда, да поскорей, этого аббата! Пока он тут, опасность не возрастает. Ну а за два часа беседы можно найти путь к душе человеческой.

— В особенности такому генеральному прокурору, как вы, — тонко заметил Камюзо.

— Нас будет двое, — учтиво отвечал генеральный прокурор. И он снова погрузился в размышления. — Следовало бы, — сказал он после долгого молчания, — учредить во всех приемных Консьержери должность надзирателя с хорошим окладом в виде пенсии для самых опытных и преданных полицейских агентов, уходящих в отставку. Хорошо бы Биби-Люпену окончить там свои дни. У нас был бы свой глаз и ухо там, где требуется наблюдение более искусное, чем сейчас. Господин Го не