— И это все, что вы просите? — сказал генеральный прокурор.

— Сейчас я буду говорить и о себе, — ответил Жак Коллен. — Честь семьи Гранлье оплачивается смягчением наказания Теодора: это называется много дать и мало получить. Что такое каторжник, осужденный пожизненно?.. Если он убежит, вы можете так легко отделаться от него! Это вексель, выданный гильотине! Но однажды его уже запрятали в Рошфор с малоприятными намерениями, поэтому теперь вы должны дать мне обещание направить его в Тулон, приказав, чтобы там с ним хорошо обращались. Что касается до меня, я желаю большего. В моих руках письма к Люсьену госпожи де Серизи и герцогини де Мофриньез, и что за письма! Знаете, господин граф, публичные женщины, взявшись за перо, упражняются в хорошем слоге и возвышенных чувствах, ну а знатные дамы, что всю свою жизнь упражняются в хорошем слоге и возвышенных чувствах, пишут точь-в-точь так, как девки действуют. Философы найдут причину этой кадрили, не собираюсь ее искать. Женщина — низшее существо, она слишком подчинена своим чувствам. По мне, женщина хороша, когда она похожа на мужчину. Потому-то и письма этих милых герцогинь, обладающих мужским складом ума, — верх искусства… О! Они превосходны от начала до конца, как знаменитая ода Пирона…

— В самом деле?

— Желаете поинтересоваться? — сказал Жак Коллен, улыбаясь.

Судье стало стыдно.

— Я могу дать вам их прочесть… Но довольно шутить! Ведь мы играем в открытую?.. Вы потом вернете мне письма и запретите шпионить за лицом, которое их принесет, следовать за ним и опознавать его.

— Это отнимет много времени? — спросил генеральный прокурор.

— Нет, сейчас половина десятого… — ответил Жак Коллен, посмотрев на стенные часы. — Ну что же! Через четыре минуты мы получим по одному письму каждой дамы; прочтя их, вы отмените гильотину! Окажись они иными, я не был бы так спокоен. К тому же дамы предупреждены…

Господин де Гранвиль жестом выразил удивление.

— Они теперь, верно, в больших хлопотах; они подымут на ноги министра юстиции, дойдут, чего доброго, и до короля… Послушайте, даете мне слово не узнавать, кто принесет письма, не следить за этим лицом и не выслеживать его в течение часа?

— Обещаю!

— Хорошо! Вы-то не пожелаете обмануть беглого каторжника. Вы из породы Тюреннов и верны своему слову, даже если дали его врагам. Ну так вот! В настоящую минуту посреди залы Потерянных шагов стоит одетая в лохмотья старуха-нищенка. Она, верно, беседует с одним из писцов о какой-нибудь тяжбе из-за смежной стены; пошлите за ней служителя, пускай он скажет ей так: «Dabor ti mandana». Она придет… Но не будьте жестоки понапрасну!.. Либо вы принимаете мои предложения, либо вы не желаете связываться с каторжником… Я повинен лишь в подлоге, имейте в виду!.. Так вот! Избавьте Кальви от страшной пытки туалета…

— Казнь уже отложена, — сказал господин де Гранвиль Жаку Коллену. — Я не хочу, чтобы правосудие оказалось в долгу у вас!

Жак Коллен посмотрел на генерального прокурора с некоторым удивлением и увидел, что тот дернул шнурок звонка.

— Вам не вздумается сбежать?.. Дайте мне слово, я этим удовольствуюсь. Ступайте за этой женщиной…

Вошел канцелярский служитель.

— Феликс, отошлите жандармов, — сказал господин де Гранвиль.

Жак Коллен был побежден.

В этом поединке с судьею он хотел поразить его своим величием, мужеством, великодушием, но судья его превзошел. И все же каторжник чувствовал немалое превосходство в том, что он разыграл правосудие, убедив его в невиновности преступника, и победоносно оспаривает человеческую голову; но то было превосходство немое, тайное, скрытое, тогда как Аист посрамлял его открыто, величественно!

В ту самую минуту, когда Жак Коллен выходил из кабинета господина де Гранвиля, генеральный секретарь совета, депутат граф де Люпо входил туда с каким-то болезненным на вид старичком. Этот старичок с пудреными волосами, холодным, мертвенным лицом, одетый в красновато-коричневое ватное пальто, как будто еще на дворе стояла зима, шел, точно подагрик, не доверяя собственным ногам, в непомерно больших башмаках из орлеанской кожи, опираясь на трость с золотым набалдашником; шляпу он держал в руке, в петлице сюртука красовалось семь орденских ленточек.

— Что случилось, мой дорогой де Люпо? — спросил генеральный прокурор.

— Я послан принцем, — сказал он на ухо господину де Гранвилю. — Вам предоставляются неограниченные полномочия для изъятия писем госпожи де Серизи и госпожи де Мофриньез, а также мадемуазель Клотильды де Гранлье. Вы можете условиться вот с этим господином…

— Кто это? — шепотом спросил генеральный прокурор графа де Люпо.

— От вас, мой дорогой прокурор, у меня нет тайн! Это знаменитый Корантен. Его величество поручает вам лично изложить ему все обстоятельства этого дела и указать путь к успешному его завершению.

— Не откажите мне в услуге, — отвечал все так же тихо генеральный прокурор, — доложить принцу, что все закончено, что мне не понадобился этот господин, — прибавил он, указывая на Корантена. — Я буду просить у его величества указаний по поводу завершения этого дела, подлежащего ведению министра юстиции, ибо речь идет о двух помилованиях.

— Вы поступили мудро, предупредив события, — сказал де Люпо, пожимая руку генеральному прокурору, — король не желает накануне подготовляющихся больших перемен видеть пэрство и знатные фамилии ославленными, замаранными; это уже не просто уголовный процесс, это дело государственной важности…

— Но не забудьте сказать принцу, что, когда вы пришли, все уже было закончено!

— В самом деле?

— Полагаю.

— Ну, быть вам министром юстиции, когда теперешний министр юстиции станет канцлером, мой дорогой…

— Я не честолюбив, — отвечал генеральный прокурор.

Де Люпо, улыбаясь, направился к выходу.

— Попросите принца исходатайствовать для меня аудиенцию у короля минут на десять, так около половины третьего, — прибавил господин де Гранвиль, провожая графа де Люпо.

— И вы не честолюбивы! — сказал де Люпо, бросив на господина де Гранвиля лукавый взгляд. — Полноте, у вас двое детей, вы желаете быть по крайней мере пэром Франции…

— Если письма находятся у вас, господин генеральный прокурор, мое вмешательство излишне, — заметил Корантен, оставшись наедине с господином де Гранвилем, который разглядывал его с весьма понятным любопытством.

— Такой человек, как вы, никогда не может быть лишним в столь щекотливом деле, — отвечал генеральный прокурор, рассудив, что Корантен либо все понял, либо все слышал.

Корантен кивнул головой почти покровительственно.

— Известна ли вам, сударь, личность, о которой идет речь?

— Да, господин граф, это Жак Коллен, главарь общества Десяти тысяч, казначей трех каторг, беглый каторжник, скрывавшийся пять лет под сутаной аббата Карлоса Эррера. Как могли ему дать поручение от испанского короля к нашему покойному королю? Мы все здесь запутались в поисках истины! Я ожидаю