возможности отремонтировать. Позже Вьетминю удалось вернуть в строй один танк (на самом деле, два, но в боях они не использовались - прим. перев.), разобрав остальные десять на части, но даже этот танк не имел боевой ценности: у его пушки не было затвора. В орудийных двориках африканские артиллеристы методично разбивали всю оптику своих орудий и топили в грязи затворы. Везде, где это было возможно, в ствол орудия бросали ручную гранату с белым фосфором, чтобы буквально выжечь внутреннюю часть ствола, сделав его навсегда непригодным для использования. В любом случае, мало что из артиллерии осталось в пригодном для использования состоянии. Как мы уже видели, американские 105-мм гаубицы, которые были у французов в Дьенбьенфу, были известны своей чрезвычайно уязвимой гидравликой накатников, которую мог пробить самый легкий минометный осколок, делая все орудие непригодным для использования. Именно так ОП «Изабель» потерял накануне вечером восемь орудий из девяти за два часа, а днем 7 мая на основной позиции Дьенбьенфу было ровно одно 105-мм орудие, способное вести огонь. Рассредоточение оставшихся артиллерийских боеприпасов по основной позиции решило проблему их уничтожения. В общей сложности только 300 снарядов в конце концов попали в руки врага, и они были сложены слишком близко к опорному пункту, чтобы их можно было безопасно подорвать.

На самом центральном командном пункте теперь, когда были разбиты все передатчики, воцарилась странная тишина. Несколько телефонных линий все еще функционировали, соединяя командный пункт с госпиталем, артиллерией и 2-й воздушно десантной группой. Электричество все еще подавалось (оно никогда не отключалось полностью в течение нескольких дней, поскольку Вьетминь понимал, насколько это важно для нормального функционирования лагеря, независимо от того, контролировали его французы или они сами). После того, как разговор по ради с Коньи закончился, Лангле и де Кастр молча посмотрели друг на друга. За последние пятьдесят шесть дней было множество раз, когда тощий, сильно пьющий полковник-десантник из Бретани спорил с красивым шепелявым аристократом, который был его номинальным командиром, но похоже, был доволен тем, что Лангле руководил битвой сам, с помощью своей небольшой мафии командиров батальонов.

Но в последние несколько дней осады, когда командовать было нечем, и когда высшее мужество состояло просто в том, чтобы стойко принять свою судьбу, де Кастр снова вышел на передний план, как человек, который, возможно, был лучше, чем его репутация. Это были последние мгновения свободы, и возможно, жизни, для обоих людей, если враг окажется безжалостным. Они обнялись, а затем пожали друг другу руки, прежде чем Лангле вернулся в свой блиндаж, чтобы сжечь свои личные бумаги, официальные документы и наконец, свой любимый красный берет десантника, который он обменял на безымянную шляпу пехотинца. Бижар напротив, с открытым вызовом надел свой берет на голову, чтобы все его видели. Если они, Вьетминь, ненавидели десантников, то так тому и быть. Он был одним из них до самого конца.

Когда над главной позицией стихла стрельба – слышался грохот артиллерии и над далеким ОП «Изабель», который все еще сражался, отчетливо виднелись вспышки и клубы дыма – теперь на крышах блиндажей можно было услышать быстрый топот ног, обутых в сандалии, за которым вскоре последовал поспешный «флик-флок» в грязи хода сообщения, и через несколько секунд азиатская голова, покрытая плоским шлемом, украшенным травой или ветками, появлялась в дверях блиндажа. Вероятно, обе стороны были поражены, что другая вообще была человеком, после того, что здесь происходило в течение нескольких месяцев. Маленький азиат, часто чуть выше пяти футов ростом, и едва ли когда-либо выглядевший старше пятнадцати лет, даже когда ему было вдвое больше, размахивал автоматом советского производства, с изогнутым магазином и говорил: «Ди-ди, мау-лен!» (Иди-иди, быстро!) или же он говорил на гортанном французском: «Сорте!» (Выходи!) и новая группа французов, африканцев, легионеров или вьетнамских националистов (но разве те, кто их победил, не имели право на слово «националист»?) начинали свою стажировку в качестве пленных Вьетминя.

Командный блиндаж был взят почти точно в 17.30. Небольшая штурмовая группа из пяти человек, вооруженная автоматическим оружием, под командованием капитана Та Куанг Луата и сопровождаемая командирами отделений Ваном и Чу Ба Те, ворвались в командный блиндаж, возбужденно выкрикивая имя де Кастра. Наконец, они нашли его в блиндаже, стоящего прямо, и одетого в безупречно чистую бежевую униформу с ярко-красной шапочкой спаги и одним рядом орденских колодок. Неясно, носил ли он генеральские знаки различия, или галуны полковника. Некоторые, видевшие его в тот день, утверждали, что он носил знаки различия полковника, возможно, в слабой надежде, что коммунисты не знали, что они захватили французского генерала. Вскоре вокруг де Кастра собрался весь штаб из двадцати трех офицеров и солдат. То, что было сказано с обеих сторон, остается несколько расплывчатым, поскольку воспоминания играют злую шутку. Информация, полученная понаслышке в лагерях для военнопленных, смешивается с тем, что человек слышал из первых уст; и желание сублимировать мучительный опыт становится очевидным у каждого выжившего. Говорят де Кастр воскликнул либо: «Не стреляйте в меня!», либо: «Не стреляйте!».

Но у нас также есть замечательный неазиатский источник с другой стороны: российский кинооператор Роман Лазаревич Кармен. Кармен был послан своим правительством в Дьенбьенфу, чтобы помочь северным вьетнамцам сделать кинематографическую запись битвы, но был задержан в пути французскими бомбежками линий снабжения. Однако он прибыл на поле боя всего через несколько дней после окончания боев и поговорил с молодым командиром роты Вьетминя. По словам Кармена – и в данных обстоятельствах это кажется вероятным вопросом, капитан Вьетминя посмотрел на собравшихся французов и спросил:

- Кто из вас генерал де Кастр?

Де Кастр представился и, очевидно, как и планировал ранее, спросил вражеского офицера, может ли он приказать своим войскам прекратить боевые действия. Та Куанг Луат ответил с уверенностью победителя, на которую он явно имел право:

- Это излишне. Они уже сдаются без вашего приказа. Мы победили.

В тишине штаб начал покидать командный блиндаж. На рассыпающихся мешках с песком на его изогнутой стальной крыше, трое солдат Вьетминя, включая командира взвода Чу Ба Те, водружали красный флаг с золотой звездой. То, что красный флаг развевался над командным блиндажем в Дьенбьенфу примерно в 17.40 7 мая 1954 года, абсолютно точно. Это видели тысячи людей и многие из них мне об этом говорили. Никто из них не видел белого флага на крыше блиндажа, и ни разу его не упомянула даже пропаганда коммунистов. Несколько дней спустя Вьетминь повторил водружение красного флага для советского кинооператора Кармена. С таким же успехом, они могли