которая даже не могла попытаться вырваться: раненых, тыловых частей, не привыкших к войне в джунглях и «Нам-Юмских крыс».

- Ну тогда, Боже мой, я оставлю здесь, ну… те подразделения, которые не хотят в этом участвовать?

- Да, именно так.

- Тогда – ну, как бы это сказать, (есть) раненые, конечно; но многие из них уже в руках врага, потому что они были на опорных пунктах «Элиан-4» и «Элиан-10», эти раненые?

- Конечно, да.

- Не так ли? И тогда, я буду держать все это под своим контролем.

- Да, старина.

- Тогда это все.

- До свидания, старина.

- Я все еще могу связаться с вами снова до (в голосе де Кастра послышались сомнения и колебания) – конца.

- Давай, давай – до свидания, Кастр, старина.

- До свидания, генерал.

- До свидания, старина.

В 11.15 Коньи отправил короткое сообщение, которое, по-видимому, не было получено, или подтверждено, полковнику Лаланду на ОП «Изабель». Сообщение, что интересно, снова содержало двусмысленность относительно того, следует ли пытаться совершить прорыв по плану «Альбатрос», как будто если бы Коньи не дал Дьенбьенфу разрешение на попытку всего за час до того: «Понятно, что я оставляю на Ваше усмотрение, когда «Альбатрос» должен быть выполнен. Конец абзаца. Держите меня в курсе ваших намерений. Конец абзаца. Сообщите мне о любой просьбе, которую сочтете полезной. Конец абзаца. Если у вас нет в дальнейшем связи с главной позицией в Дьенбьенфу, Вы подчиняетесь непосредственно моим приказам. Конец абзаца».

Но пока де Кастр и Коньи разговаривали, сам Дьенбьенфу разрушался. Чудесным образом, счетверенные крупнокалиберные зенитные пулеметы лейтенанта Редона все еще вели огонь и снабжались боеприпасами, поскольку к настоящему времени, они составляли последнюю огневую поддержку, доступную гарнизону. Их хриплое и регулярное «блам-блам» явно доминировало над всеми остальными звуками на французской стороне, когда практически погребенные под насыпями гильз, они крошили штурмовые отряды коммунистов, которые сейчас сосредоточились на восточном берегу Нам-Юм.

На западе, трещал ОП «Клодин». На рассвете, капитан Кольдебеф установил последнюю блокирующую позицию между «Лили», где держались последние марокканцы майора Николя, и «Клодин-4». Каждый способный двигаться солдат был задействован, потому что если бы западный фланг был бы также широко открыт, у Дьенбьенфу не осталось бы достаточно сил, чтобы даже попытаться прорваться в течение следующей ночи. Кроме того, «Клодин» был опорным пунктом, который был ближе всего к западным холмам. До тех пор, это был наименее плотно окруженный из всех опорных пунктов. Любая попытка прорыва должна была бы пройти через «Клодин» или «Юнон».

На севере приходил конец майору Турре на «Ястребе-перепелятнике» и для небольшого отряда капитана Бизара, все еще державшегося на безымянном опорном пункте в дренажной канаве. В 10.30 они получили приказ отступить на новую блокирующую позицию к северу от собственного командного пункта де Кастра; Бизару, по сути, было приказано оставаться готовым к запланированной контратаке на «Элиан-2».

Новость о том, что этим вечером должен был состояться прорыв, теперь распространилась по лагерю, как лесной пожар. Также стало известно, что только лучшим из оставшихся войск будет разрешено участвовать в этой попытке, тем кто находился в лучшей физической форме, и кто в прошлом показал свою способность хорошо сражаться. Каждый человек должен был взять двойной груз боеприпасов, рацион выживания на два дня и плащ-палатку. Хотя один врач, лейтенант Патрис де Карфор, из 8-го ударного парашютного полка, будет прорываться вместе с колонной, ни один раненый не будет взят с собой и все раненые во время прорыва, будут безжалостно брошены.

В течение утра, один за другим, подразделения, предназначенные для прорыва начали собираться на «Юнон». Во многих случаях, выбор был мучительным и означал оставить позади многих солдат и офицеров, которые великолепно сражались. Хотя никто не мог остановить его, было очевидно, что полковник Лангле, например, рухнул бы от полного изнеможения в течение нескольких километров – при условии, что он выжил бы в бою при прорыве. Сержант Кубьяк, которого отобрали в число тех, кто попытается прорваться, пошел попрощаться со своими ранеными товарищами из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона, которые останутся позади. Некоторые из них плакали, не от страха за свою судьбу, ибо к тому времени было известно, что коммунисты не убивали пленных, а от стыда, что им придется сдаться врагу. Кубьяк особенно запомнил одного солдата, который отчаянно доказывал, что сможет пройти этот путь: одна из его ног была ампутирована.

Чего солдаты и офицеры более низкого ранга в Дьенбьенфу не знали, так это того, что большая часть сил прорыва должна была быть сознательно принесена в жертву, чтобы обеспечить прорыв хотя бы небольшой части из них. По мере развития ситуации, когда «Альбатрос» впервые активно рассматривался 5 мая, единственным путем, который давал даже отдаленный шанс на успех, был бросок на запад в горы, при условии, что другие французские войска смогут сковать достаточное количество войск противника, направляющихся для уничтожения в направлении, где их ожидал Вьетминь, то есть на юг, где группа «Кондор» полковника де Кревкера все еще удерживала свою позицию. Колонна Лаланда из ОП «Изабель», на которую он мог рассчитывать, в любом случае направиться на юг. Но на главной позиции Дьенбьенфу нужно было бы сделать выбор между жизнью и смертью. Бижар предложил простую систему, которую Лангле принял. Будут сформированы две колонны – одна из десантников под командованием Бижара и одна из «прямоногих» (как их американские коллеги звали тех, кто не совершал парашютных прыжков) под командованием майора Вадо. Когда будет принято решение о прорыве, командиры просто вытянут соломинку, чтобы определить собственную судьбу и судьбу своих войск: длинная соломинка означала бросок в сторону близлежащих гор на западе и шанс выжить после изнурительного марша через 100 километров джунглей. Короткая соломинка означала преднамеренно самоубийственную атаку в неверном направлении, чтобы дать выигравшим шанс на выживание. В 12.00 Лангле созвал оставшихся командиров подразделений для заключительного совещания в своем блиндаже командного пункта: Бижара, Турре и Гиро из десантников; Лёмёнье, Вадо и Клемансона из Иностранного легиона. Многие из офицеров не ели ничего горячего уже несколько дней. Лангле подал им горячий суп, принесенный из ближайшей госпитальной кухни. Как раз перед тем, как они приступили к еде, низко над лагерем проревел истребитель «Корсар» из эскадрильи F4U французских ВМС, как это бывало каждый день в полдень, и сбросил сумку с почтой, и, прежде всего, с нетерпением ожидаемый новый набор аэрофотоснимков, сделанных накануне французскими ВМС. Лангле и Бижар быстро просмотрели их,