Симон Петлюра был тогда не у дел. Он с 27 июля сидел в Лукьяновской тюрьме, в одиночной камере. Там он много читал, переводил очень популярных тогда Жюля Верна и Бернгарда Келлермана: узнику нужны были деньги, и друзья помогли ему заключить договор с издательством. Он даже сочинял тексты для антиправительственных листовок и передавал их на волю. Однако руководить украинским национальным движением из тюрьмы было все же затруднительно.

Владимир Винниченко был настроен не менее радикально, чем Петлюра: «Русская буржуазия, разумеется, не могла примириться с созданием украинского государства, с его национальными формами. Это в самом деле был какой-то абсурд: все устройство государства – буржуазное; весь аппарат управления передан буржуазии; сама буржуазия вся – русская, а государство несмотря на все это – украинское, а язык в правительстве и во всех буржуазно-правительственных учреждениях должен быть украинский. Из всего кабинета один или два министра знали украинскую мову, а другие только слышали ее на малороссийских спектаклях. Все окружение его (гетмана. – С.Б.), “двор”, формировалось из русской “забубенной” офицерни, которая истинно русскими словами ругала и высмеивала и Украинскую державу, и украинскую мову, и все украинское»[1273].

Не удивительно поэтому, что Винниченко и Шаповал устанавливали связи с повстанческими отрядами на Украине и продолжали начатые еще летом контакты с большевиками. Украинцам не хватало средств, и большевики охотно помогли им, будто бы предоставив три миллиона рублей, в то время как до переговоров Винниченко располагал только двадцатью тысячами[1274]. Раковский и Мануильский обещали в случае успеха восстания признать Украинскую Народную Республику и не вмешиваться в ее дела.

Гетман и его министры знали о подрывной деятельности большевиков еще летом. Даже не располагая достоверными сведениями о новых маневрах Винниченко, они понимали, чего можно ждать от такого политического партнера. К тому же «украинский поворот» был отвратителен для русских офицеров и генералов, окружавших гетмана. И тогда он допустил последнюю, фатальную ошибку. К ней его вынудили серьезные причины.

11 ноября 1918 в Компьенском лесу союзники подписали с немцами перемирие. Война окончилась. Германские части покидали Украину. Им на смену вот-вот должны были прийти англичане и французы. Союзники поддерживали русскую Добровольческую армию генерала Деникина, которая осенью 1918-го разгромила красных на Северном Кавказе. Восстановление единой России перестало казаться мечтой, донкихотством. Русские уже около месяца убеждали гетмана, что опираться надо на русское офицерство, что необходимо заключить союз с Добровольческой армией. Те и другие будто бы помогут привлечь Антанту на помощь Украине. На самом деле командующий Добровольческой армией А.И.Деникин и слышать не хотел об Украинской державе, хотя Скоропадский предлагал обеспечить белогвардейцев снарядами и патронами, в которых те очень нуждались: «Гетман не желал понять, что между идеологией “Единой, Великой и Неделимой России” и той, которую до последних дней исповедовал он, гетман, лежит непроходимая пропасть», – писал впоследствии Деникин.

Тем не менее гетман решил сделать ставку на русское офицерство, потому что ставить больше было не на кого. Он распустил «украинское» правительство Лизогуба. Во главе нового кабинета поставил бывшего гофмейстера, члена Государственного совета Российской империи и действительного тайного советника Сергея Николаевича Гербеля. Украинцев из министерств начали вытеснять русские, немцы, поляки. Игорь Кистяковский, снова совершив переход из украинцев в русские, подготовил текст новой гетманской грамоты, программного документа Украинской державы. Государственный секретарь Сергей Завадский, юрист, бывший профессор Александровского (Царскосельского) лицея, перевел грамоту на украинский, который оставался государственным языком державы Скоропадского[1275]. Поводом к публикации стало завершение мировой войны.

В этой грамоте (декларации) гетман объявил, что Украине предстоит взяться за дело создания «Федеративной России», а конечная цель этого дела – «восстановление Великой России». Все прочие пути гибельны для украинского народа. Будущее Украины тесно связано «с будущим и счастьем всей России». В этой новой великой и федеративной России украинский народ получит возможность экономического и культурного развития «на прочных основаниях национально-государственной самобытности»[1276].

В 1914 году под таким планом с радостью подписался бы сам Петлюра. Но к ноябрю 1918-го мир изменился. Теперь сказать, что благополучие Украины связано со «счастьем всей России», значило отречься от украинской государственности. Русские решили, что гетман наконец-то отбросит украинский камуфляж и займется настоящим делом – возрождением русского государства. Украинские националисты убедились в своих худших подозрениях: Скоропадский был и остался российским генералом, то есть врагом украинского государства по определению.

Хуже того, гетман совершил еще одну фатальную ошибку: 13 ноября распорядился выпустить из тюрьмы Симона Петлюру, который тут же выехал в Белую Церковь. В этом городке на юге Киевской губернии был расквартирован Особый отряд сечевых стрельцов. 14 ноября на Бибиковском бульваре в квартире крупного железнодорожного чиновника Андрея Макаренко собрались Винниченко, Шаповал и несколько украинских военных: генерал Осецкий, полковник Коновалец[1277], подполковник Тютюнник (Василий, а не уже известный нам Юрий). Националисты приняли решение о восстании против гетмана. Для оперативного руководства они создали новый орган власти, который назвали Директорией. Историю Великой Французской революции украинские интеллигенты, конечно, знали и намеренно выбрали такое историческое название. Директорию возглавил Винниченко. Ни Грушевского, ни бывшего премьера Голубовича в ее состав не включили. Они не присутствовали на совещании, поэтому их было легко обойти. Петлюру обойти не решились: за него стояли сечевые стрельцы, главная военная сила Директории. К ним в Белую Церковь и отправились заговорщики после совещания.

Императору Александру III приписывают фразу: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот»[1278]. Украинская держава даже такими союзниками не располагала. Положение было едва ли не хуже, чем во времена УНР. Весной 1918-го Петлюра привел в Киев немногочисленную, но патриотически настроенную и закаленную в боях армию, к которой должны были прибавиться три украинские дивизии, подготовленные немцами и австрийцами. Украинская армия была в то время профессиональной. Рядовой получал 300 рублей (профессор в Екатеринославском университете, как мы помним, 450 рублей). У войск «дисциплина французская , командный состав не выборный, но назначенный»[1279].