Да здравствует наше крестьянское и рабочее объединение!

Да здравствуют наши подсобные силы – бескорыстная трудовая интеллигенция!

Да здравствует Украинская Социальная Революция!

Ваш Нестор Иванович 4 июля 1918 года»[1257].

Некоторое время Махно жил у своего дяди, в соседней деревне Терновка. Жил под чужим именем и скрывал свои взгляды так успешно, что местные селяне, бывшие красногвардейцы, заподозрили в нем гетманского шпиона. Махно пригласили в большой сарай, где собрались хлопцы и мужики. Хлопцы сидели за столом, пили пиво «и пели песни о крестьянской доле». Мужики лет тридцати-сорока занимались любимейшим тогда способом времяпрепровождения – играли в карты. Предложили выпить. Махно, чуя недоброе, отказался. Предложили в карты сыграть. Тогда Махно выступил перед селянами с речью. К сожалению, мы лишь приблизительно знаем ее содержание. В своих поздних воспоминаниях Махно избегал ярких образов, экспрессивных высказываний – беспокоился, что борьба за вольные советы, за идеалы анархизма опошлена и дискредитирована, что по прошествии времени на его соратников смотрят как на грабителей, погромщиков и убийц. Поэтому Махно старался придать своим словам литературную форму, чтобы предстать перед читателем бескомпромиссным, но, так сказать, цивилизованным бойцом. Как это у него получалось, другой вопрос. Сейчас кажется, будто писал это не легендарный герой Гражданской войны, а герой Бабеля или Зощенко.

В общем, Махно «в сжатых выражениях» пояснил, что надо не в карты играть, а бить оккупантов, помещиков и буржуев. Речь его произвела нужное впечатление. Махно повели к схрону, где были обрезы, винтовки, штыки и шашки. «Смотри, товарищ! Это оружие добыто нами в рядах красногвардейцев весною. Оно приготовлено против тебя, товарищ. Мы думали, что ты шпион. И решили сегодня ночью схватить тебя, вывезти в поле и там рубить тебя по кусочкам, чтобы выпытать, кто ты, а затем добить и зарыть в землю…»[1258]

Селяне извинились перед потрясенным Махно. Через некоторое время в его распоряжении был уже партизанский отряд. В сентябре 1918-го махновцы начали нападать на отряды державной варты, на австро-венгерские гарнизоны, на барские усадьбы, убивать «кулаков» и богатых немцев-колонистов. Война обрела смысл не только классовый, но и национально-освободительный.

Жестокость с первых же дней восстания была поразительная. Человеческая природа, не сдерживаемая общественными приличиями и воинской дисциплиной, развернулась вовсю. Убитым врагам, случалось, отреза́ли головы. Священнослужителей оскорбляли, убивали, подчас просто изуверскими способами. По свидетельству Виктора Белаша, начальника штаба махновцев (с рубежа 1918–1919), Махно лично руководил расправой над священником: «Махно кричал: “В топку его, чёрта патлатого! Ишь, паразит, разъелся!” Мы подошли и увидели, как Щусь, Лютый и Ленетченко[1259] возились на паровозе с чрезвычайно толстым, бородатым стариком в черном. Он стоял на коленях у топки. Щусь открыл дверцы и обратился к нему: “Ну, водолаз, работаешь на врагов наших, пугаешь адом кромешным на том свете, так полезай в него на этом!” Все притихли. Священник защищался, но дюжие руки схватили его…»[1260] Вина священника была ужасна: он агитировал против войны, призывал к миру.

Можно подумать, будто начальник штаба оклеветал батьку Махно, ведь свои воспоминания Белаш писал уже в СССР, где образ Махно целенаправленно дискредитировали. Однако и Нестор Иванович в своих мемуарах ненависти к духовенству не скрывал. В одном селе навстречу Махно вышел священник с несколькими пожилыми крестьянами, вынесли хлеб-соль. Однако батька хлеб-соль не принял, говорить с попом отказался, но велел передать через своего соратника Федоса Щуся такое распоряжение: «…никогда не выводить навстречу мне крестьян и самому не подходить ко мне с крестом в руке»[1261]. С крестом к нему не подходить! Будто Азазелло: «Отрежу руку».

После боя под Дибривками, когда Махно спас свой тогда еще маленький (тридцать человек) отряд от верной гибели, бойцы объявили ему: «Отныне ты наш украинский батько, мы умрем вместе с тобою. Веди нас…»[1262]

В сегодняшней России Махно считают своим или почти своим, русским человеком, противопоставляя его украинским националистам – петлюровцам. На Украине Махно – национальный герой, реинкарнация легендарных запорожских атаманов, Иван Сирко XX века. Но Махно и его соратники (Щусь, Каретник, Семенюта, Лютый, Белаш) были убежденными интернационалистами, хотя по этнической принадлежности большинство из них украинцы. Собственно, и сами махновцы этого не скрывали. Махно своим родным языком называл именно украинский, правда, признавал, что толком не мог на нем говорить – отвык за долгие годы, проведенные в каторжной тюрьме: «…не владея своим родным украинским языком, принужденно должен был уродовать его так в своих обращениях к окружавшим меня, что становилось стыдно…»[1263]

Словом, никаких оснований сомневаться в украинской идентичности Махно и большинства его соратников у нас нет. Украинец, но не украинский националист. Свою родную страну Махно называл Украиной: «…у нас, на Украине…» – не раз писал он. Первая часть его воспоминаний называется «Русская революция на Украине», а третья – «Украинская революция». Слова «Украина» и «Россия» (Великороссия) часто встречаются на одной странице, но соотносятся они не как целое и часть, а как две разные страны.

Наконец, летом 1919-го Махно назовет свое войско Революционной повстанческой армией Украины. Слово «Украина» встречается и на знаменах махновцев. Махно действовал скорее в украинском мире, чем в русском. Большевикам из России Гуляй-Поле напоминало Запорожскую Сечь в таком виде, как она описана у Гоголя в «Тарасе Бульбе». Сам Махно вполне годился на роль кошевого: «Острые ясные глаза. Взгляд вдаль. На собеседника глядит редко. Слушает, глядя вниз, слегка наклоняя голову к груди, с выражением, будто сейчас бросит всех и уйдет. Одет в бурку, папаху, при сабле и револьвере. Его начштаба – типичный запорожец; физиономия, одеяние, шрамы, вооружение – картина украинского XVII века»[1264].

Народное украинское восстание против немцев и гетмана было подарком для большевиков. Они не только охотно помогали украинским анархистам, но не брезговали даже националистами. Раковский установил контакты с Винниченко[1265], который жил в Киеве как частное лицо и тем не менее пользовался большим уважением, считался человеком очень влиятельным. Гетманские власти просто боялись его трогать. Когда державная варта все же арестует этого полунационалиста-полубольшевика, это вызовет настоящий переполох в правительстве. Сам гетман прикажет незамедлительно освободить Винниченко.