– Да, – говорит Эмма. Делает паузу. Откашливается. – Я наняла частного педагога для отработки навыков общения – Джесс Огилви.

– Джейкобу нравилась Джесс?

Глаза Эммы наполняются слезами.

– Да.

– Откуда вам это известно?

– Ему было хорошо с ней, а таких людей очень мало. С ней он делал то… чего обычно не стал бы… – Эмма замолкает и утыкается лицом в ладони.

Вот черт!

– Мисс Хант, – говорю я, – спасибо. Больше нич…

– Подождите, – обрывает меня она. – Я… я еще не закончила.

Это для меня новость. Я едва заметно качаю головой, но Эмма смотрит на Джейкоба.

– Я только… хотела сказать… – Она поворачивается к присяжным. – Джейкоб сказал мне, что не хотел ее смерти, что он не виноват…

Глаза у меня расширяются. Это непрописанный сценарий, опасная территория.

– Протестую! – восклицаю я. – Показания с чужих слов.

– Вы не можете отклонять показания своего свидетеля, – заявляет очень довольная Хелен.

Но я не должен и давать своему свидетелю веревку, чтобы повеситься, как и всем остальным.

– Тогда я закончил, – говорю я и сажусь рядом с Джейкобом, вдруг испугавшись, что на этом закончится все.

Она сказала им.

Моя мать сказала им правду.

Я смотрю на присяжных, вглядываюсь в каждое из их выжидательных лиц, потому что теперь они должны понять: я не монстр, каким изобразили меня все эти свидетели. Оливер оборвал маму прежде, чем она успела сказать остальное, но они наверняка все понимают.

– Прежде чем мы начнем перекрестный допрос, советники, – говорит судья, – мне бы хотелось сделать то, что мы упустили вчера в связи с ранним прекращением заседания. Кто-нибудь из вас возражает против того, что мы завершим опрос этого свидетеля и закроем сегодняшнюю сессию?

Тут я смотрю на часы и вижу, что уже четыре.

Нам нужно уезжать, чтобы успеть домой к 16:30, началу «Борцов с преступностью».

– Оливер, – шепчу я. – Скажите «да».

– Я ни в коем случае не оставлю в голове присяжных последние слова твоей матери на все выходные, – шипит мне в ответ Оливер. – Мне все равно, как ты с этим справишься, Джейкоб, но тебе придется.

– Мистер Бонд, – говорит судья, – будьте добры, ознакомьте нас с содержанием вашего разговора.

– Мой клиент сказал мне, что отсрочка закрытия сессии его устраивает.

– Розовею от удовольствия, – говорит судья, хотя нисколько не порозовел. – Мисс Шарп, свидетельница ваша.

Прокурор встает:

– Мисс Хант, где был ваш сын во второй половине дня двадцатого января?

– Он пошел на занятие в дом Джесс.

– В каком состоянии он вернулся?

Мама отвечает не сразу.

– Был взволнован.

– Как вы догадались?

– Он забежал в свою комнату и спрятался в шкаф.

– Не совершал ли он действий, направленных на причинение вреда самому себе?

– Совершал, – говорит Эмма. – Он стучался головой о стену.

Интересно, я этого не слышал. Когда у меня случается нервный срыв, я плохо помню, что происходило.

– Но вам удалось его успокоить, верно?

– Постепенно.

– Какие методы вы использовали? – спрашивает прокурор.

– Погасила свет и включила его любимую песню.

– Боба Марли «Я пристрелил шерифа»?

– Да.

Уже 16:07, и я вспотел. Сильно.

– Он применяет песню «Я пристрелил шерифа» как средство успокоения? – спрашивает Хелен Шарп.

– Это не имеет отношения к сути песни. Ему понравилась мелодия, и она успокаивала его, когда он капризничал в детстве. Просто так повелось.

– Это, конечно, связано с его одержимостью уголовными преступлениями, не так ли?

Я не одержим уголовными преступлениями. Я одержим их расследованием.

– Джейкоб не склонен к насилию, – говорит моя мать.

– Нет? Его судят за убийство, – резко возражает Хелен Шарп, – и в прошлом году он напал на девушку, разве нет?

– Его спровоцировали.

– Мисс Хант, у меня есть отчет сотрудника, отвечающего за безопасность в школе, которого вызвали после этого инцидента. – Прокурор предъявляет его как доказательство, на нем ставят штамп (уже 16:09), и подает моей матери. – Прочтите, пожалуйста, выделенный цветом фрагмент.

Мама берет лист.

– Семнадцатилетняя девушка утверждала, что Джейкоб Хант подошел к ней, прижал ее к шкафчику и душил, пока его не оттащил кто-то из сотрудников школы.

– Вы считаете, это не насильственный акт? – спрашивает Хелен Шарп.

Даже если мы уйдем сейчас, то на одиннадцать минут опоздаем на «Борцов с преступностью».

– Джейкоб почувствовал себя загнанным в угол, – говорит моя мать.

– Я не спрашиваю вас, что чувствовал Джейкоб. Единственный человек, который может судить об этом, – он сам. Меня интересует, отнесете ли вы к категории насильственных действий то, что девушка была прижата к шкафчику в раздевалке и ее душили?

– Эта жертва, – говорит мама с горячностью в голосе, – та же очаровательная особа, которая обещала Джейкобу стать его подругой, если он скажет учителю математики: «Трахни себя в зад».

Одна из женщин-присяжных качает головой. Я гадаю, ее возмутил поступок Мими или слова, произнесенные моей матерью.

Однажды во время серии «Борцов с преступностью», которую показывали в лучшее эфирное время и разыгрывали вживую, как шоу на Бродвее, статист уронил себе на ногу молоток и нецензурно выругался, в результате канал оштрафовали. Цензоры запикали ругательство, но некоторое время сцена циркулировала на YouTube во всей своей немеркнущей славе.

До «Борцов с преступностью» осталось тринадцать минут.

Оливер стукает меня по плечу:

– Что с тобой? Прекрати! Ты выглядишь как сумасшедший.

Я опускаю взгляд и вижу, что сильно хлопаю одной рукой по ноге, а сам даже не замечал этого. Но теперь я уже совсем ничего не понимаю. Вроде мне и нужно выглядеть сумасшедшим.

– То есть эта девушка плохо обошлась с Джейкобом. Думаю, мы обе согласны с этим?

– Да.

– Но это не отменяет того, что он совершил насильственное действие по отношению к ней.

– Он поступил по справедливости, – отвечает моя мать.

– То есть, мисс Хант, по-вашему, если какая-нибудь девушка скажет Джейкобу что-то неприятное или заденет словами его чувства, он имеет право применить к ней физическую силу?