— Не могу предложить вам что-либо выпить, — улыбнулся кюре, тоже устраиваясь за длинным столом. — У меня только вино для причастия, да и то немного.

Едва усевшись, Бивен ринулся вперед очертя голову. Никаких вступлений и преамбул. Единственный вопрос, выскочивший словно из барабана, где разыгрывался тираж зловещей лотереи:

— Вы знаете, как стерилизуют цыган?

Священник слегка вздрогнул, потом улыбнулся, склонив лицо. Он тоже не склонен был к лишним расшаркиваниям.

— Немецкие власти давным-давно держат цыган под прицелом, еще задолго до прихода нацизма. Уже при Вильгельме Втором за ними был установлен строгий надзор. Собирались их антропометрические данные, с тем чтобы составить перепись всех kumpanias, всех кочевников на германских дорогах… В перспективе тот самый первый таксономический план, конечно же, предусматривал последующее их устранение. А нацисты перешли к действию, утвердив Нюрнбергские расовые законы, и даже раньше, когда четырнадцатого июля тридцать третьего года был издан закон о насильственной стерилизации. Согласно новым политическим установкам, следовало стерилизовать асоциальные элементы, паразитов немецкого общества. Помешать всякой нечисти размножаться.

— Вы не ответили на мой вопрос, — прервал его Бивен. — Как их стерилизуют?

— Наиболее распространенной хирургической практикой является перевязывание труб у женщин и семенного протока у мужчин — это называется вазэктомией. Иногда также удаляют матку. Все это проводится в чудовищных условиях. Никакой антисептики, самая поверхностная анестезия.

— Применяются ли иные методы?

— Да, проводились исследования, эксперименты. Есть один человек, который разрабатывал подобные проекты. Я встречал этого… врача. Я пришел к нему, пытаясь защитить цыган, но…

— Как его имя?

— Менгерхаузен.

— Эрнст Менгерхаузен?

— Вы его знаете? Он блистательный хирург, но его разум… пошел по тлетворному пути. Некоторые его работы стали большим прогрессом в области фертильности, насколько я знаю. Но он фанатичный нацист. Все свои познания он обратил против рода человеческого. Теперь его заинтересовала стерилизация…

Итак, в общей картине снова возник рыжий монстр…

— Согласно его выкладкам, — продолжил священник, — хирургическое вмешательство занимает слишком много времени. Он доказал, что продолжительное воздействие рентгеновских лучей или радия также вызывает стерильность. Подвергнув цыган этой процедуре, он их убил, после чего изъял их яичники для исследования. Сожженные ткани действительно оказались разрушены.

— Вы уверены в том, что говорите?

— Я получил эти сведения от врача, который лично присутствовал при подобных опытах. Но жестокость методики вполне под стать этой личности. Я сам читал один из его проектов…

— Как такое возможно?

— Это кажется невероятным, — кивнул священник, вроде так до конца и не поверив, что нечто подобное могло случиться, — но в качестве специалиста по этому народу меня попросили оценить целесообразность его… методики. Нацисты не знают сомнений.

— О чем там шла речь?

Церковник, монотонно описывавший эти ужасы гнусавым голосом фагота, немного помолчал.

— Это не лучшие мои воспоминания…

— Пожалуйста, отец мой. Это важно.

Тот выпрямился и набрал в грудь воздуха:

— Благодаря рентгеновским лучам Менгерхаузен рассчитывал стерилизовать цыган поточным способом. Он набросал чертеж административной стойки, специально оборудованной радиоактивными заслонками. Цыгане, пришедшие заполнить какие-либо бумаги или ответить на вопросы чиновника, подвергались бы без их ведома очень сильному воздействию рентгеновского излучения. По его расчетам, так можно было бы стерилизовать до двухсот человек в день. А с двадцатью подобными установками до четырех тысяч в день…

Минна в молчании переваривала его слова. Безумие мозгов Третьего рейха вызывало извращенное восхищение. Всегда вниз, всегда во мрак — таков был девиз рейха.

— И что сейчас с этим проектом? — продолжил свои расспросы Бивен.

— Я не знаю. Меня в это не посвящали. В какой-то момент я собрал все свое мужество, чтобы попытаться воспрепятствовать подобным… манипуляциям. Но мнение священника не в счет. Наверняка только это и спасло мне жизнь.

Краем глаза Минна наблюдала за Бивеном. Она легко могла отследить ход его мыслей: чем длиннее становился список зверств, которые пришлось пережить цыганам, тем яснее в некотором смысле вырисовывался мотив: месть.

— На ваш взгляд, скольких цыган прооперировали?

— Трудно сказать. Сотни. Может, тысячи… У меня такое впечатление, что сейчас темп замедляется.

— Почему?

— Чем их стерилизовать, гестапо решило их просто уничтожить. Этим и объясняется их переброска в трудовые лагеря: они хотят убить их непосильным трудом. Кстати, и сам Менгерхаузен вроде переключился на другие проекты.

Бивен, Симон и Минна быстро переглянулись: они были знакомы с его новыми «идеями». Одна называлась «Gnadentod» («смерть из милосердия»), другая «Лебенсборн» («источник жизни»).

— Как цыгане отнеслись к этой политике стерилизации?

— С фатализмом, как всегда.

— И только?

Священник прищелкнул языком, как переворачивают страницу книги.

— Для них весь смысл жизни в том, чтобы создать семью. Помешайте им иметь детей, и вы их уничтожите. Мои «прооперированные» друзья часто повторяли мне: «Мы бесплодные деревья», «Мы живы, но мы уже умерли»… А еще они говорят: «Дом без детей как небо без звезд».

— Как вы думаете, такие преследования могли привести к вендетте?

— Со стороны цыган? Без сомнения. Но как, по-вашему? И против кого?

— Против Менгерхаузена.

Служитель церкви покачал головой:

— Этот человек практически недоступен. Особенно для Zigeuner.

Бивен, казалось, фиксировал все ответы, но четко следуя своей навязчивой идее:

— А вы не присутствовали при какой-нибудь сцене, которая могла бы так потрясти цыган, что они решились бы мстить?

— Вы шутите?

— А что, похоже?

Священник испустил короткий вздох.

— Я видел женщин, чьи животы и спины были изувечены излучением. Я видел мужчин, чьи гениталии были так поражены, что отваливались от мошонки. У других развивался перитонит, и они умирали в чудовищной лихорадке и рвоте. Я помню деревню недалеко от Дрездена, где Менгерхаузен устроил свою «клинику». Он экспериментировал с новым методом: впрыскивание едкого вещества, которое закупорило бы фаллопиевы трубы. После процедуры «пациенток» оставляли на долгие дни гнить во дворе. Запах был невообразимый. Потом, когда раны у уцелевших женщин немного заживали, солдаты насиловали их, чтобы посмотреть, смогут ли они забеременеть. Раны открывались снова, это была… бойня. Так что да, эти сцены могли послужить мотивом для планов мести. Но повторяю, любой подобный план вне досягаемости цыган.