Два основных вопроса, которые мне почти всегда задают по поводу Лири, это: 1) нормален ли он? и 2) неужели он не испытывает стыда за содеянное? Ответы — и да и нет. Для человека, который уже в зрелом возрасте провел часть жизни в тюрьме, Лири удивительно ясно выражал свои мысли и находился полностью в здравом уме и твердой памяти. И он не испытывал никакого стыда или вины за то, что сотни молодых людей так и не вернулись назад из Иного Мира.

Да, он понимал, что несет за это определенную ответственность, но именно власти с присущей им слепотой усугубили проблему. Когда стало окончательно ясно, что большая часть молодежи употребляет наркотики абсолютно независимо от того, что думает по этому поводу истеблишмент, именно Лири предлагал заняться исключительно в целях безопасности двумя проектами: во-первых, обучением проводников и, во-вторых, распространением разных обучающих брошюр-руководств, разработанных в свое время в Миллбруке. Если бы власти последовали его совету и организовали бы по стране сеть клиник, в которых люди могли бы свободно принимать ЛСД в тщательно контролируемых окружении и обстановке, психоделическое движение было бы подавлено в зародыше.

Но они этого не сделали и психоделическое движение развивалось своим чередом. И сейчас, после долгих лет, Лири чувствовал, что действовал верно и что правда была на его стороне. Он осознавал свою значимость для молодежи шестидесятых, осознавал, что не без его участия в их системе ценностей произошел легкий сдвиг от материализма и жажды разрушать к… к чему именно — время покажет. Несомненно, что многое из того, что сейчас обычно объединяют под термином «нью-эйдж» (новый век), в основном выросло из психоделического движения, хотя «нью-эйдж», конечно, движение гораздо более сложное и впечатляющее, чем можно было предположить в 1967 году, когда хиппи полагали, что смогут создать новый мир просто с помощью любви и кислоты. Так что, сидя под горячим калифорнийским солнцем, Лири просто лучился отеческой гордостью. В 1988 году он сказал мне, что теперь поколение шестидесятых заняло руководящие посты в Вашингтоне и его представители точно также не согласятся на «плохое правительство, как в свое время не соглашались на плохой секс и плохую дурь».

Экстази

Только встретив Лири, можно понять, насколько убедительной может быть характерная для него смесь интеллекта, обаяния и энтузиазма. Когда общаешься с такими людьми, скептицизм начисто исчезает. Вот и в тот раз, возможно, слегка одурев от палящего лос-анджелесского солнца, я очень быстро согласился с его доводами в пользу того, что поколение шестидесятых спасет как страну, так и весь мир.

По чести говоря, я не поверил в это ни на секунду. С моей точки зрения, прав мог оказаться и Сидней Коэн, который обеспо-коенно предупреждал, что Тим привлек на свою сторону элиту, сливки поколения, и увел их своим путем — неизвестно куда. Но в то время как лучшие умы поколения постигали тайны вселенной, их бездарные и продажные сверстники, «второй эшелон», продолжали стремиться к традиционным испытанным ценностям — рычагам власти.

Коэн был определенно прав в том, что многие из тех, кто принимал ЛСД, не вернутся обратно. Но в то же время они конечно и не умерли. Они просто изменились. Общее число смертей, связанных с ЛСД, за все шестидесятые на порядок меньше, чем умирает в стране за неделю от алкоголя. И тем не менее тень смерти нависла над всей психоделической эрой: возможно, по причине нескольких чрезмерно разрекламированных смертей, но в основном, как мне кажется, скорее из-за ощущения, что человек, принимающий ЛСД, автоматически теряет статус нормального члена общества, как, например, хиппи, пребывающие в «отключке». Сленг, кстати, только иллюстрирует это.

Возможно, причина этого была в том, что отказ от старых ценностей и рефлексов произошел до того, как им была найдена достойная замена. И этого не ожидали. Хиппи, кислотники — все они пребывали в растерянности, впервые осознав, что за каждый сантиметр новой территории, за каждую крупицу расширенного сознания тоже придется чем-то платить.

Платить по-разному. Например, мог ли кто-нибудь, всерьез познакомившись с ЛСД, вернуться к своей обычной работе менеджера по рекламе и сидеть на службе от звонка до звонка? Именно поэтому многие хиппи становились фермерами, ремесленниками, мелкими предпринимателями. У большинства психоделический опыт приводил к очевидному сдвигу системы ценностей, нежеланию играть в «игры власти», отказу от честолюбивых устремлений. У них исчезала соответствующая мотивация, и они отказывались от погони за деньгами. Но при этом у них отсутствовала альтернатива. Впоследствии именно из этой пустоты, из отсутствия альтернативы, вынуждавшей искать свой путь вне узких рамок необузданного материализма, и/или отстраненного мистицизма, выросло движение «нью-эйдж».

С другой стороны, здесь можно провести параллель с тем, как воздействовал ЛСД на воображение. Сначала он его обострял, затем, напротив, скорее притуплял: вызываемые ЛСД видения были столь сильны, что все остальное начинало казаться мелким и незначительным. Именно это, как мне кажется, произошло с Кизи. Писательство стало для него слишком жалким, слишком примитивным занятием — в книге никогда не достичь силы и яркости видений, возникающих под эффектом ЛСД. И хотя он думал, что из этого тупика можно вырваться с помощью нового, психоделического искусства, приходится признать, что это оказалось ему не по силам. Вернувшись с небес на землю, к привычному социуму, он осознал, что ради достижения высот ему пришлось принести в жертву желание быть писателем (а можно сказать, и талант). Больше он никогда уже не смог бы создавать легкую, пользующуюся широким спросом развлекательную литературу, наполняющую книжные прилавки каждой осенью и весной. Вместо этого он вернулся в Орегон, купил себе там ферму и попытался жить так, чтобы, используя знания, полученные в Ином Мире, прожить остаток двадцатого столетия и сохранить здоровье и здравый смысл.

Разумеется, общие последствия деятельности Лири еще до сих пор являются предметом обсуждения. Как и воздействие ЛСД на тех, кто его принимал. В целом все сходятся на том, что ЛСД приводит к важным изменениям в личности. «Сложно переоценить значение психоделиков — они послужили отправной точкой для многих трансформационных техник, — писала Мэрилин Фергюсон в своем исследовании по «нью-эйджу» «Заговор Водолея». — Для десятков тысяч химиков, инженеров, психологов и медиков наркотики были дорогой в Ксанаду,[130]и особенно в 1960-х. Но теперь они уступили место более безопасным и надежным техникам».

Конечно, Лири никогда не считал себя наркотическим гуру, он просто играл роль, навязанную ему обществом. Сначала попросту забавляясь, а затем потому, что его поклонники и враги именно этого от него ожидали. Отдавая себе полный отчет в том, что многие исследователи возлагают на него вину за утрату ЛСД как законного инструмента исследований, он даже признает, что, возможно, «теория о привлечении элиты Хаксли — Хеда — Бэррона была этологически вернее, чем наивный демократизм Лири — Гинсберга». Сейчас он предпочитает называть себя «гуманистическим ученым двадцать первого века» и, конечно, считает себя большим специалистом во всем, что касается новых психоделиков.