Сестры Гест находили утешение в горести, которую причиняло им безумие доктора; по крайней мере Стивен был вне опасности, потому что их близкое знакомство с настойчивым характером брата подавало им постоянный повод опасаться, что он возвратится и женится на Магги. Они не были из числа сомневавшихся в действительности письма брата, но они не были уверены, что Маги искренно отреклась от него; они подозревали, что она скорее отшатнулась от похищение, чем от брака, и что она оставалась в Сент-Оггсе, в надежде на его возвращение. Они всегда находили ее неприятною, но теперь они находили ее лукавою и гордою, и все на таком же основании, на каком и вы, и я произносим не один подобный приговор. Прежде им не очень нравилась будущая женитьба брата на Люси; но теперь опасение, чтоб он не женился на Магги, придавало еще более силы их неподдельному состраданию и негодованию в пользу прелестной покинутой девушки и заставляло их желать, чтоб он возвратился к ней. Было решено, что, как только Люси будет в силах выехать из дома, она отправится искать убежища от августовской жары на берегу моря вместе с сестрами Гест, а дальнейший план состоял в том, чтоб убедить Стивена присоединиться к ним. При первом намеке, при первой разнесшейся сплетне о Магги и докторе Кенне, отчет об этом был отправлен в письме мисс Гест к брату.

Магги часто имела известия или от матери или от тетки Глег, или от доктора Кенна о постепенном выздоровлении Люси, и мысли ее постоянно стремились в дом дяди Дина; она жаждала увидеться с Люси, хотя бы только на пять минут, сказать одно слово раскаяние и прочесть в глазах, в выражении ее уст, что она не верит умышленной измене тех, кого она любила и кому она доверяла.

Но она знала, что если б даже гнев дяди не закрыл для нее дверей его дома, то и тогда; бы потрясающая трогательность этого свидание побудила бы всех приближенных не допустить Люси до него; но только бы ее увидеть, и того, кажется, было бы достаточно для Магги, ибо ее постоянно преследовало лицо, жестокое уже по одной своей кротости, лицо, которое обращалось к ней с сладким выражением любви и доверия уже со времен незапамятных, но теперь грустное, истомленное первым сердечным ударом. Чем более проходило дней, тем яснее становились эти бледные черты; они все более и более выяснялись под каравшею рукою раскаяние; кроткие глаза, выражавшие страдание, были устремлены постоянно на Магги, и этот взгляд был тем пронзительнее, что он не выражал никакого гнева; но Люси еще не была в силах ходить в церковь, или куда бы то ни было, где бы Магги могла ее видеть и последняя надежда на это исчезла, когда Магги узнала чрез тетку Глег, что Люси действительно отправляется чрез несколько дней в Скарборо, вместе с сестрами Гест, которые поговаривали, что ожидают встретиться там с братом.

Только те, кто испытал, что такое тяжкая внутренняя борьба, могут постичь, что Магги чувствовала, сидя одна-одинешенька вечером после того, что услышала эти вести от мистрис Глег; только те, которые знают, что такое значит бояться своих собственных эгоистических желаний, подобно тому, как мать, караулящая сон ребенка, боится действия усыпительного зелья, которое должно прекратить ее собственные страдание.

Она сидела без свечки в сумерках; одно окно, выходившее на реку, было открыто настежь; к ее внутренним страданием присоединялся еще удушливый жар воздуха. Сидя на кресле прямо против окна и положив одну руку на подоконницу, она смутно глядела на реку, быструю вследствие прилива, стараясь всмотреться в прекрасное лицо, омраченное грустью, которое по временам исчезало и скрывалось за каким-то неясным образом, который постоянно старался заслонить его. Услышав, что дверь отворилась, она подумала, что мистрис Джекин пришла, по обыкновению, с ее ужином, и вследствие того отвращение к пустым словам, которое проявляется, когда нас, разбирает тоска, она не хотела обернуться и сказать, что ей ничего не нужно; добрая маленькая мистрис Джекин, верно, нашла бы что-нибудь ответить. Но чрез минуту, не заметив шороха приблизившихся шагов, она почувствовала, что кто-то положил ей на плечо руку и какой-то голос, совсем вблизи ее, произнес: «Магги!»

Вот было оно, это изменившееся лицо, но тем не менее прелестное; вот они, глаза, с их пронзительною нежностью!

– Магги! – сказал мягкий голосок.

– Люси! ответил голос, в котором резко звучало отчаянное страдание.

И Люси бросилась на шею Магги и прижала свою бледную щеку к ее пылавшему лбу.

– Я прокралась сюда, – сказала Люси почти шепотом, садясь рядом с Магги и держа ее руку в своей руке: – когда папа и прочие ушли. Алис пришла со мною; но я могу оставаться очень недолго, потому что уж поздно.

Это было легче сказать, чем что-нибудь другое. Они сидели и молча смотрели друг на друга; казалось, свидание должно было кончиться без дальнейшей речи, потому что речь затруднялась. Каждая чувствовала, что было бы что-нибудь убийственное в словах, которые бы напоминали невозвратимое зло; но вскоре, когда Магги осмотрелась, все отдельные мысли исчезли в потоке любви и раскаяние и слова разрешилась рыданиями…

– Бог тебя наградит, Люси, за то, что ты пришла!

За этим последовали рыдание.

– Магги, душа моя! успокойся, – сказала Люси, прижимая свою щеку к щеке Магги. – Не печалься!

И она замолчала, надеясь этой лаской утешить Магги.

– Я не хотела тебя обмануть, Люси, – сказала Магги, когда она была в состоянии говорить. – Мысль, что я желала скрывать от тебя свои чувства, делала меня всегда несчастною… все потому, что я думала, что я покорю себя и ты ничего не узнаешь, что могло бы тебя огорчить.

– Я знаю, душа моя, – сказала Люси: – я знаю, что ты никогда не думала сделать меня несчастною… это так, несчастье постигло нас всех… Тебе приходится более моего переносить… и ты отказалась от него, когда… о! это, должно быть, было ужасно-трудно!

И они опять посидели несколько времени молча, прижимаясь друг к другу.

– Люси, снова начала Магги: – он также боролся. Он хотел быть тебе верен; он возвратится к тебе. Прости его и тогда он будет счастлив…

Эти слова Магги произнесла из самой глубины души, с усилием, подобным судорожному, отчаянному усилию утопающего. Люси вздрогнула, но промолчала.

Кто-то слегка постучался в дверь. Это была Алис, горничная, она вошла и – сказала:

– Я не смею оставаться далее, мисс Дин: они спохватятся и будут ужасно сердиться, что вы возвратитесь так поздно.

Люси встала и – сказала:

– Хорошо, Алис, я сейчас.

– Я уезжаю в пятницу, Магги, добавила она, когда Алис, притворила дверь. – Когда я возвращусь и буду сильна, мне позволят делать что я хочу, тогда я буду приходить к тебе, когда мне вздумается.

– Люси, – сказала, Магги с новым усилием: – я молюсь, Богу, чтоб мне не быт причиною горя для тебя.

Она пожала маленькую ручку, которую держала в своих обеих руках, и взглянула в лицо, которое было наклонено к ней. Люси никогда не забывала этого взгляда.

– Магги, – сказала она тихим голосом, который имел торжественность исповеди: – ты лучше меня… я не могу…