Есть у Бакунца рассказ «Абрикосовая свирель». Он написан в форме незатейливых дневниковых заметок.

Странствующий писатель, свидетельствует дневник, солнечным летним днем поднимался в горное село, в котором жили бежавшие от пожаров и бесконечных перестрелок, едва стряхнувшие с себя пыль и отчаяние голодных, безрадостных дорог армянские крестьяне — потомки Давида Сасунского, Огана Горлана, Мгера Львиное сердце[126]. Писатель встречает здесь необычных, удивительных людей — их духовная красота поражает его. Но даже среди них выделяется свирельщик Азро, «самый лучший человек горных селений».

Азро неразлучен со своей свирелью. И в горе, и в радости он играет на ней песни родной земли. Мелодии Азро возрождают в душе писателя-странника поэтические и трагические картины истории народа: далекие, покинутые горы и кручи, затерявшиеся во тьме деревенские лачуги, страх в глазах людей, гибель сеятеля от меча врага.

Другой рассказ Бакунца — «Сын гончара» — повествует о знаменитом мастере гончарного дела Аваке. Это одно из распространенных в Армении народных ремесел. Прославленный мастер, каждый раз снимая с гончарного круга только что изготовленные глиняные кувшины, произносит: «На здоровье». Будет ли кто-нибудь пить из этого кувшина вино, наберет ли в него невеста в день свадьбы ключевую воду? Кто она, которая, плавно покачиваясь, будет носить его? Ко всем этим неведомым людям, к безымянным девушкам, молчаливым женщинам и веселым от вина мужчинам обращает гончар Авак свое пожелание, унаследованное от дедов…

Свирельщик и гончар — представители народного искусства. И «Абрикосовая свирель», и «Сын гончара» раскрывают нам бакун-цевское понимание назначения искусства. В этих рассказах писатель проводит важнейшую для него мысль о могучей силе искусства.

Глубокие народные корни питали творчество самого Акселя Бакунца, одного из зачинателей советской армянской литературы.

Высоко ценили творчество Бакунца классики армянской литературы: Александр Ширванзаде, Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Егише Чаренц. В одной из личных бесед, обращаясь к художнику Мартиросу Сарьяну, Аветик Исаакян сказал: «О песнях Комитаса и твоих красках, Мартирос, говорят как о чуде, не подвластном выражению словами. Но, знаешь, мне кажется, что это не совсем так. Был в Армении писатель, слово которого пело по-комитасовски и сверкало всеми красками твоих полотен. Это был Аксель Бакунц».

2

И до Акселя Бакунца в армянской литературе были великолепные знатоки жизни деревни и психологии крестьянина. Были и свои бытописатели и просветители.

В армянской литературе XIX–XX веков созданы реалистические, достоверные картины жизни крестьянства.

Литература вобрала в сферу своего исследования деревенский быт и труд, «власть земли» и разрушение наивно-идиллического существования под натиском «железного гостя», вздохи «забытого мира» и просветительские иллюзии, мечту крестьянина жить по законам, «предначертанным богом», и трагическую ломку патриархальных отношений.

Думается, однако, нет надобности, доказывать, что сугубо реалистическая достоверность, морализаторские рецепты и элегическая грусть не могли удовлетворять армянскую литературу, уже исповедовавшую дух социалистической революции — величайшего события XX века.

Время диктовало новый подход и новые критерии. Необходимо было найти в искусстве новый угол зрения, чтобы показать духовные ценности армянской деревни, вступившей на путь строительства новой жизни.

Аксель Бакунц оказался непревзойденным первооткрывателем этих ценностей. Он проявил редкую глубину проникновения в исторические судьбы народа и исключительную мудрость в понимании народной стихии.

В то время как многие из его современников и предшественников изображали армянского крестьянина как существо, совершенно задавленное «властью земли», как в конечном счете низшее существо, тогда, когда иным писателям деревня представлялась цитаделью вечной косности, — Бакунц именно в этом, деревенском, мире нашел поэтическую сердцевину жизни, золотое зерно народного духа, его созидательную силу.

Из глубин его творческого воображения вошли в литературу незабываемые образы: кроткая девушка с букетом маков в руке, чья совершенная красота достойна очарованной ликами мадонн кисти художников Возрождения; пастух Пети, чье лицо цвета меди лучится безыскусной любовью к миру; дядюшка Дилан, для кого преданность и верность — главное в отношениях с людьми; крестьянин Манас, упорный в воплощении своей заветной мечты; пахари и сеятели, переживающие трагедию разрушения «ущелья Гюмбат»; крестьяне — хранители вековых традиций, воспринимающие приход нового как радостное событие.

Историки армянской литературы вряд ли могут указать другого писателя, который бы с такой глубиной и беззаветной любовью, как Бакунц, показал крестьянина, стоящего перед лицом необъятного мира, вдохновенное парение его души и высокую этику поведения.

Эта линия в творчестве Бакунца, берущая начало от «Провинциальных писем» (1924–1925), прослеживается также в книге «Мтнадзор» (1927), открывающей одну из лучших страниц армянской литературы, и получает блестящее развитие в «Сеятелях черных пашен» (1933) — книге, ставшей яркой вехой в истории армянской литературы.

Достаточно вспомнить, какие совершенные и изящные по форме рассказы составляют этот сборник: «Абрикосовая свирель», «Письмо русскому царю», «Белый конь», «Сын гончара», «Сеятели черных пашен» — и станет ясно, почему Аветик Исаакян считал творчество Бакунца явлением выдающимся в армянской литературе, воплощением ее характерных национальных черт.

В одном из своих стихотворений Егише Чаренц провозглашает обязательным признаком армянской советской литературы две очень важные вещи: солнце века и иней земли.

Характерным примером воплощения этого единства являются рассказы Бакунца с их яркими образами: сеятеля, передающего золотое семя на хранение родной земле, смешавшего с ней свою горячую кровь; сына гончара — воина битвы за свободу; Ата-апера, свято сохраняющего легенду об орешниках братства; «самого лучшего человека горных селений» Азро. играющего на свирели и заставляющего звучать вечную песнь мира, справедливости и печали; сельского поливальщика Лар-Маркара с его необыкновенной добротой и многих других, выразивших в себе взлеты народного духа.

В этих образах Бакунц раскрыл нам биографию народа, которая пишется на скалистых утесах, в глубоких ущельях и на стенах темных пещер. Он сумел донести до нас тот неистовый свет, что озарил Мтнадзору (Темному ущелью) дорогу к будущему.

«Крестьянский уклон» армянской прозы 20-30-х годов, в том числе и творчества Бакунца, был исторически закономерен: он был связан с отстаиванием некоторых важнейших эстетических принципов в литературно. й ситуации того времени. Обращаясь к теме деревни, Бакунц тем самым призывал вторгаться в жизнь, отражать психологию «простого» человека, быт и национальные традиции народа.

И только сегодня мы можем полностью осознать историческую правоту и огромное значение творчества Бакунца. В те же годы это был смелый и, пожалуй, дерзкий вызов тогдашней литературной среде, запутавшейся в многочисленных эстетических предрассудках. Культу техники, засилью космических образов Бакунц противопоставил свою литературную программу, основанную на освоении опыта реалистов прошлого. Бакунц был в числе тех армянских писателей, которые отвергали «теорию рубежа» между новым и старым искусством. Больше того, он с первых же своих шагов в литературе осознал необходимость обращения к тем великим моральным, социальным, психологическим