– Да вы что, Денис – сравнивать тех девок, что сидели в камере, с благородными созданиями! У них и цели были другие, ими двигали чувства.

– А может, весь вопрос был в цене? – я посмотрел на Эллу Андреевну с усмешкой, – всякий раз, когда Кобылин приходил к Луизе, он давал ей сам или передавал с посыльным три золотых полуимпериала. Российский полуимпериал в то время приравнивался к французской золотой монете достоинством в 20 франков, которую во Франции продолжали называть луидором. Это были немалые деньги. Одного луидора в Париже, вспомните рассказы Мопассана, было более чем достаточно, чтобы взять в заведении любую понравившуюся девицу, а тут три монеты. Извините за такие подсчеты, но, думаю, от отца мне передалось стремление не упускать такие детали в исторических вопросах. Иногда это помогает правильно понять некоторые моменты, поскольку истина нередко кроется в цифрах.

– Что вы, Денис, конечно, оставайтесь самим собой, – сказала преподавательница и, прищурив глаз, почесала свой тонкий нос.

– Так вот, по показаниям слуг Кобылин посещал француженку почти каждый день.

– Извините, Денис, – прервала меня Элла Андреевна, – это какие слуги?

– Двадцатилетний повар и восемнадцатилетний конюх, которые жили в доме у француженки и поначалу признались на следствии в своей причастности к убийству Луизы, поскольку тюремный частный пристав жестоко избивал их, выбивая признания. Позднее они от своих показаний отказались. Так вот, повторю, что Кобылин не жмотничал в отношениях с Луизой, посещая ее ежедневно. Получается это 18 граммов чистого золота в сутки, да на 365 дней, да 8 лет. В итоге – 52 с половиной килограмма золота. Вы спросите меня: покидала ли Луиза Москву? Нет. За 8 лет, что она там прожила, она ни разу никуда не ездила. То ли Кобылин ее не отпускал, то ли она сама не стремилась? И вправду, кто захочет терять такие деньги.

Элла Андреевна посмотрела на меня укоризненно, словно упрекала в примитивном мышлении.

– Все познается в сравнении, – процитировал я гениального Ницше. – Кстати, эта мысль пришла философу именно здесь, на Ривьере, когда он писал о своем Заратустре. Думаете, следователи по-другому считали? Они поэтому и выставили ему счет по полной – 30 тысяч серебром. Это просто даром в сравнении с тем, сколько он платил за свою любовь. Он такие затраты, бедняга, нес ежегодно, а сто тысяч ассигнациями отдать ему, выходит, стало жалко. Видно, его маман Мария Ивановна и не подозревала за сыном такой расточительности в любовных отношениях, иначе бы так не возмутилась, узнав, какую сумму просят следователи за закрытие дела. Сынок, получается, был просто транжирой!

– А вы не думаете, что это и было доказательством его глубоких чувств к Луизе? Он ведь действительно не хотел ее отпускать домой во Францию, даже когда началась его связь с Нарышкиной.

– Вполне вероятно. Я думал об этом. Знаете, когда обнаружили труп Луизы с перерезанным горлом, у нее в ушах оставались золотые серьги с бриллиантами и кольца на пальцах, что окончательно запутало дело.

– Я согласна, что Сухово-Кобылин со взяткой явно затянул, а потом стало совсем худо, и дело ушло на утверждение в Сенат. Все могло решиться в его пользу, и со временем так стала считать и его мама. Чаадаев, к которому Александр Васильевич обращался за советом, тоже просил его смириться и заплатить, чтобы не попасть за решетку.

– Вот видите, нет худа без добра, тогда бы Кобылин не написал свои три пьесы. Тюремные нравы и масштабы взяточничества на Руси остались бы ему не ведомы. Следователи наивно полагали, что Господь все же вразумит Кобылина, и он своевременно отвалит им денег, но они не могли предположить, что этот строптивый барчук по своим философским убеждениям был атеистом, и потому не слышал Божьего гласа, а находился в плену германской тяжеловесной мысли, логика которой на Руси не являлась аргументом в доказательстве. Наверное, поэтому-то Чаадаева всю жизнь считали сумасшедшим, а Кобылин продолжал находиться под подозрением в убийстве. Однажды он в отчаянии сказал друзьям: «Как горько, что в России правду и справедливость надобно вымаливать у Государя» и покинул Россию. Согласитесь, его мысль не потеряла актуальности и в наше время. Помните высказывание Салтыкова-Щедрина?

– Которое, – быстро спросила Элла Андреевна, – у него много мудрых изречений.

– А вот это: «Если я усну и проснусь через 100 лет, и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют», – я усмехнулся перед тем, как продолжить: – Кобылин наверняка бы добавил: «и повсеместно требуют взяток».

– Да, – согласилась она, но не забывайте, Денис, что для того, чтобы покинуть Россию, Кобылину пришлось пройти через неприемлемую для его мятущейся души процедуру церковного покаяния для очищения совести за прелюбодейственную связь. Правда, тогда он уже не робел и признавался, что сама судьба провела его на сцену московского театра сквозь двери сырой «сибирки». Чудно, – нахмурив брови, сказала она, – его прах покоится в Болье, а милой его сердцу француженки остался в Москве.

Элла Андреевна помолчала, потом грустно сказала:

– Лишний раз убеждаешься, как причудливо тасуется колода жизни. Воистину, неисповедимы пути Господни.

Определенно, в тот день мы с Эллой Андреевной стали заметно ближе и виной тому скорее было скрытое тепло патриотизма, нежели любовь к отеческим гробам.

Обедали мы в уютном ресторане, который располагался на самой вилле Ротшильда. Я попросил прежде принести бутылку розового вина: меня утомили бесконечные разговоры и непривычно долгая ходьба. Как ни удивительно, но в этот раз даже Элла Андреевна пригубила свой бокал. Мы больше не вспоминали про Кобылина, а любовались прекрасным видом на море и богатыми виллами миллиардеров на Кап Ферра, что открывались нашему взору через широкие окна ресторана. Тартар из тунца, салат с баклажанами и брускетту с крабами Элла Андреевна предпочла запивать не вином, а водой «Сан-Пеллегрино».

В роскошном саду Ротшильдов все уже цвело и было тепло, но Элла Андреевна захотела как можно скорее вернуться к себе в отель, чтобы принять солнечную ванну, как когда-то Кобылин, сидя у голубого бассейна, окруженного широкими мраморными колоннами. Она не скрывала, что была в восторге от моего выбора отеля, и мечтала поскорее предаться там отдыху после долгой прогулки по побережью. Для того чтобы не возвращаться вновь в Болье, я взял такси и отвез Эллу Андреевну в отель. По дороге мы наметили план следующего дня, и Элла Андреевна попросила полностью посвятить его Иде Рубинштейн, о которой я знал не так много, чтобы быть достойным экскурсоводом. К счастью, место, где покоилась эта известная во Франции женщина, было не так далеко от Ниццы.

Ида Рубинштейн. Набросок В. Серова

Для того чтобы углубиться в детали биографии этой дивы, о которой со мной собиралась говорить моя спутница, я получил от нее журнал, где было опубликовано несколько лет назад любопытное эссе, написанное ею. Теперь, увы, мне было чем заняться вечером. Работа оказалась довольно объемной. Лежа на диване, разморенный долгой ходьбой и плотным обедом, я, не без труда напрягая внимание, приступил к чтению…