Мы уже видели, что в иные минуты граф Рапт бывал храбрым, отчаянным, ловким, он никогда не терял хладнокровия, однако под взглядом маршала всю его храбрость, отчаяние, ловкость и хладнокровие будто ветром сдуло. Уязвленный старик выглядел поистине грозно и величаво, и граф, еще ничего не зная, стал теряться в догадках. Он невольно вздрогнул.

Сначала ему показалось, что г-н де Ламот-Гудан после смерти жены лишился рассудка. Граф приписал пристальный взгляд маршала его потерянному состоянию, а гнев принял за отчаяние и стал подумывать о том, как бы его утешить. Он собрался с духом и открыл было рот, чтобы подобающим образом выразить свое огорчение смертью княгини, а также соболезнования – маршалу.

Он пошел навстречу г-ну де Ламот-Гудану, наклонив голову и всем своим видом желая показать, как он опечален и сострадает маршалу.

Тот не спускал с него глаз.

– Маршал! Поверьте, я глубоко тронут постигшим вас несчастьем!

Господин де Ламот-Гудан не перебивал.

Господин Рапт продолжал:

– В этих печальных обстоятельствах, как и в любых других, вы можете быть совершенно уверены, господин маршал: я к вашим услугам.

Это было уж слишком! Господин де Ламот-Гудан так и вскинулся.

– Что с вами, господин маршал? – испугался граф Рапт.

– Что со мной, негодяй? – вполголоса пробормотал маршал, подступая к графу.

Тот попятился назад.

– Что со мной, подлец, предатель, трус? – продолжал маршал, пожирая графа глазами.

– Господин маршал! – вскричал граф Рапт, начиная догадываться о том, что произошло.

– Предатель, подлец! – повторил г-н де Ламот-Гудан.

– Боюсь, господин маршал, – отступая к двери, продолжал граф Рапт, – что от горя у вас помутился разум; с вашего позволения я удаляюсь.

– Вы отсюда не выйдете! – крикнул маршал, подскочив к двери и преградив ему путь.

– Господин маршал, – заметил граф, показав пальцем на кровать с телом покойной, – подобная сцена в таком месте недостойна ни вас, ни меня, какова бы ни была причина. Прошу вас выпустить меня.

– Нет, – возразил маршал. – Именно здесь я узнал об оскорблении, отсюда же я начну мщение.

– Если я правильно вас понял, господин маршал, – холодно заметил граф, – вы требуете от меня тех или иных объяснений.

Я к вашим услугам, но, повторяю, в другое время и в другом месте.

– Теперь же и именно здесь! – заявил маршал не допускавшим возражений тоном.

– Как вам будет угодно, – коротко ответил граф.

– Вам знаком этот почерк? – спросил маршал, протягивая графу Рапту связку писем.

Граф взял письма, взглянул на них и побледнел.

– Я спрашиваю: знаком ли вам почерк? – повторил г-н де Ламот-Гудан.

Граф Рапт позеленел от страха и опустил голову.

– Итак, вы признаете, что это ваши письма?

– Да, – глухо промолвил граф.

– И что Регина – ваша дочь?

Граф закрыл руками лицо. Казалось, он во что бы то ни стало старается избежать грозы, собиравшейся у него над головой с тех пор, как он появился в комнате усопшей.

– Итак, – продолжал маршал де Ламот-Гудан, с трудом выговаривая слова, – ваша дочь… это… ваша… жена?

– Перед Богом она осталась моей дочерью, господин маршал! – поторопился заверить маршала г-н Рапт.

– Предатель! Подлец! – прошептал маршал. – Я вытащил тебя из грязи, осыпал милостями, двадцать лет пожимал руку как честному человеку, и вот ты входишь в мою семью как порядочный человек, а в действительности уже двадцать лет грабишь меня, как последний вор! Негодяй! Неужели ни страх, ни угрызения совести никогда не трогали тебя за сердце?! Твоя душонка – вонючий колодец, куда не поступает свежий воздух! Предатель!

Вор, укравший мое добро! Убийца, лишивший меня моего счастья!.. Неужели ты ни разу не задумался о том, что я когданибудь все узнаю и предъявлю тебе счет за страшные двадцать лет лжи и позора?!

– Господин маршал! – заикаясь, пролепетал граф Рапт.

– Молчать, негодяй! – сурово произнес г-н де Ламот-Гудан. – Слушать до конца! Я вкладываю вам шпагу в руку.

Граф хранил молчание.

– Вы знаете, – отрывисто продолжал маршал, – как я сам ею владею.

– Господин маршал… – начал было граф.

– Молчать, я сказал! У меня нет сомнений в том, что я вас убью.

– Вы можете сделать это теперь же, господин маршал! – вскричал граф Рапт. – Слово чести, я не намерен защищаться.

– Вы откажетесь сразиться со стариком, – насмешливо прохрипел маршал, – из уважения к его сединам, не так ли?

– Да! – решительно проговорил граф.

– Ах вы несчастный! – молвил старик и подошел к графу, скрестив руки на груди и выпятив грудь. – Разве вы не знаете, что гнев придает силы, и если я захочу, эта рука, – продолжал он, вытянув правую руку и положив ее графу на плечо, – заставит вас согнуться до земли?

То ли в самом деле рука у старика оказалась необычайно тяжелой, то ли гнев, как он и говорил, придавал ему сил, но граф почувствовал, что ноги у него сгибаются в коленках, и рухнул на ковер рядом с постелью усопшей.

– Вот так, на колени! Это подходящая поза для злодеев и предателей! Будь ты проклят за то, что принес в мой дом ложь, покрыл меня позором, разжег в моем сердце ненависть, заставил усомниться в целом свете. Будь проклят!

О горе! Этот отважный, порядочный человек, двинувшийся было к графу, чтобы дать ему пощечину, побледнел и рухнул на ковер, будто поверженный негодным предателем, которому он угрожал расправой.

Граф ухмыльнулся от радости. Он взглянул на маршала, как лесоруб на поверженный дуб. Склонившись над ним, он холодно его оглядел, как врач осматривает труп.

– Господин маршал! – окликнул он его вполголоса.

Старик не шевелился.

– Господин маршал! – повторил негромко граф и легонько тряхнул маршала. Но г-н де Ламот-Гудан оставался недвижим и молчалив.

Граф Рапт дотронулся рукой до груди маршала и нахмурился, так как почувствовал, что сердце старика еще бьется.

– Жив! – пробормотал он, затравленно озираясь.

Он вскочил и стал вертеть головой по сторонам в поисках какого-нибудь оружия.

Но спальня принадлежала женщине, и там не было ни пистолета, ни кинжала, ни чего бы то ни было подобного.

Он подошел к постели покойной и резким движением сдернул простыню, которой она была накрыта. Однако, к его величайшему ужасу, правая рука усопшей поднялась, зацепившись за край простыни.

Граф в страхе отступил.

В эту минуту перед ним возникла тень.