Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От налогов и поборов страдали все, даже святые обители. Сохранилось послание митрополита Афинского к царю, в котором содержатся такие строки: «Наш Афинский округ ныне подвергается опасности обратиться в известную по поговорке скифскую пустыню. Причина же заключается в том, что мы обременены всяческими поборами, многочисленными и тяжелыми, какими не облагаются соседние с нами жители. Но и все мирские тяготы, которые в прочих областях или совсем не введены, или облегчены преторами, у нас все взыскиваются, и притом с вымогательствами»[933].
Поскольку мера народного терпения явно переполнилась, царица Ефросинья, женщина основательная и куда более разумная, чем ее муж, решила покончить с этими безобразиями. Она взяла к себе помощником Константина Месопотамского, имевшего большой вес при дворе Исаака II Ангела, предварительно примирив чиновника со своим мужем. Константин вошел в фавор и начал решительно пресекать беззакония царской родни, восстанавливая порядок. Эта мера на время спасла Алексея III, но полностью рассорила его с родственниками, для которых иссяк такой «замечательный» источник наживы.
Удивительно, но жертвой их мести и гнева сделался не всесильный Константин Месопотамский, а сама царица Ефросинья, которую обвинили в прелюбодеянии (!) с дальним родственником Ватацем. Добившись во время военного похода аудиенции у царя, они представили «доказательства» преступной связи и уговорили царя произвести суд над Ефросиньей после его возвращения в Константинополь, а «любовника» умертвить. Нужно было быть таким безумным ревнивцем, чтобы по примеру Алексея III поверить этим пасквилям. Ватац, честно воевавший в Вифинии, был предательски убит в своей палатке царским агентом Вастралитом, и его голова предстала перед «рогоносцем»[934].
Затем Алексей III отправился в Кипселлы, надеясь в боях подправить свой авторитет в народе. Однако по прошествии 2 месяцев он вернулся в Константинополь — воинский подвиг быстро наскучил василевсу, отдавшему западные области в жертву воинственным болгарам. Царя влекло уязвленное самолюбие и желание рассчитаться с дерзкой супругой, «обманувшей» его. Конечно, Ефросинья скоро узнала о возводимых на нее обвинениях, но напрасно пыталась образумить мужа — тот верил кому угодно, только не ей. Царица требовала публичного суда над собой, но Алексей III, опросив для порядка нескольких служанок супруги, приказал лишить Ефросинью царского достоинства и постричь в монахини. Так и случилось.
Расправа потрясла даже клеветников, которые искренне жалели государыню и огорчались оттого, что невольно опозорили весь царский род. Внезапно все враги Ефросиньи объединились вместе с Константином Месопотамским в борьбе за царицу и спустя 6 месяцев убедили василевса восстановить ее в правах и вернуть во дворец. Но императрица была уже сломлена морально и физически. Поверил муж в ее измену или нет, но супружеские отношения между ними прекратились, и царица заняла тихий угол во дворце, не занимаясь больше государственными делами. Алексей III сам не заметил, как лишил себя единственного помощника и советчика, более всех других заинтересованного в успехе его царствования[935].
К сожалению, падение нравов затронуло и Константина Месопотамского, отказавшегося от предложенного ему почетного титула епиканиклия (хранителя флакона с пурпурными чернилами, которыми подписывались царские хрисовулы). Ему почему-то захотелось совместить свою государственную должность с епископским статусом, и он упросил василевса дать поручение Константинопольскому патриарху произвести себя в диаконы. В принципе в этом не было ничего нового — в Византии данная практика существовала уже столетиями. Весь вопрос заключался в другом — для каких целей соискатель добивался этого совмещения. Как вскоре выяснилось, исключительно для увеличения собственного благосостояния.
Едва он был рукоположен в дьяконы, как последовала новая просьба, и вот уже Константин стал Фессалоникийским архиепископом, не отказавшись от светской должности. Естественно, резкое возвышение царедворца вызвало соответствующую реакцию патриарха, недовольного таким быстрым «архиереем», не подконтрольным его власти. Константина оболгали, он был отстранен от придворной должности и лишен архиерейства. А новым фаворитом василевса стал Феодор Ириник — редкостный, но осторожный сребролюбец[936].
Так прошли первые 3 года царствования Алексея III Ангела Комнина. В 1199 г. султан Кей-Хосров I, уже вернувшийся из византийской столицы в свои владения, был по пустячному поводу оскорблен Римским василевсом. Разумеется, он тут же разорвал мирный договор. Причину недоразумения еще можно было устранить, но не вовремя почувствовав свои силы, Алексей III приказал бросить в темницы всех купцов из Иконии, чем вызвал активные военные действия турок. Хосров захватил в плен жителей Кари и Тантала, а затем двинулся с войском к Антиохии Фригийской. По счастью, приблизившись к городу, он принял крики на свадьбе одного городского вельможи за перекличку византийских солдат. В страхе султан тут же вернул всех пленников по домам и возвратился в свои владения.
Тем не менее, как вскоре выяснилось, многие византийцы уже разочаровались в своем царе, а потому многие города и области признали власть Кей-Хосрова, производившего куда лучшее впечатление как правитель. Взбешенный император направил против турок полководца Андроника Дуку — совсем еще мальчика, который не сумел нанести врагам никакого вреда. Тогда Алексей III сам двинулся на сельджуков, но перед этим настолько извел армию бесконечными и пустыми смотрами, что солдаты желали погибнуть за Византию, лишь бы только прекратились эти издевательства. Естественно, поход не задался, и никаких громких побед не последовало[937].
В 1199 г. василевс внезапно и серьезно заболел, и все старания врачей не приносили облегчения. Забыв о былых обидах, царица Ефросинья ухаживала за супругом, размышляя одновременно с близкими придворными о будущем преемнике императорского престола. Наследника у Алексея III не было, только две вдовствующие дочери, а потому началось какое-то ужасное театральное представление — царские родственники и знатные вельможи наперебой предлагали своих детей в качестве будущего василевса.
Зрелище было настолько отталкивающим и мерзким, что летописец не мог найти слов, чтобы адекватно описать его. «О, знаменитая Римская держава, предмет завистливого удивления и благоговейного почитания всех народов, кто не овладел тобой насильно? Кто не бесчестил тебя нагло? Кого ты не заключала в свои объятия, с кем не разделяла ложа, кому не отдавалась и кого затем не покрывала венцом, не украшала и не обувала в красные сандалии? О, позор! Чего ты не вытерпела, чего не нагляделась! При всей своей славе, при всей знаменитости ты получила наружность блудницы.