захватил. Разгневанный отчаянным сопротивлением, болгарин приказал вырыть ров и заживо похоронить всех пленных византийцев[947]. С большим трудом удалось заключить с ним мирное соглашение, признав факт существования Второго Болгарского царства.

Так завершилась 16-летняя Греко-болгарская война. Все области, завоеванные Калояном до этого времени, признались его владениями, и теперь новое Болгарское царство простиралось от Белграда до нижней Марицы и Агафополя на Черном море, и от устья Дуная до Стримона и верхнего Вардара. Призрен, Скопье и Вельбуж со всеми их епархиями и областями также стали относиться к Болгарии. Возникновение нового политического союза неизбежно привело к новым противостояниям — на этот раз не с Византией, а с венграми, от которых Калоян требовал передачи пяти исконно болгарских епархий. В завязавшейся войне победа досталась ему, но для утверждения своего царского титула пришлось прибегнуть к помощи Рима[948].

В 1200 г., желая обеспечить Болгарскому государству международное признание, Калоян обратился в Рим. В то время существовало два мировых центра власти, и неудивительно, что царь обратился не в раздираемый внутренними проблемами Константинополь, враждебный ему, а в Рим, находящийся в зените славы. В письме болгарина содержались следующие строки: «Святейший отец, вы дали понять в Вашей грамоте, чтобы мы обозначили наши желания по отношению к Римской церкви. Империя наша просит, чтобы утвердили нас в правах дочери относительно матери нашей Римской церкви. Прежде всего просим наделения нас короной и честью, как это было при прежних наших императорах — Петре, Самуиле и других их предшественниках». В ответ в Тырново прибыл папский нунций с посланием от Иннокентия III, в котором понтифик предлагал Иоанну Калояну, как представителю древнего царского рода, на деле доказать свою преданность Апостольскому престолу. Но некоторые детали не могли понравиться Иоанну Калояну: в частности, папа в традиционном для себя стиле писал как о само собой разумеющимся, будто именно Рим испокон века являлся источником царской и духовной власти для Болгарских царей и патриархов полномочиями[949].

Это было слишком резко, а потому в следующем послании Калоян отписал понтифику, что может получить испрашиваемое и в Константинополе, где практически согласились на все его условия. Переговоры продолжались еще 2 года — хитрый болгарин всячески увиливал от признания папы источником своей власти, а если и был готов согласиться на «римскую» формулу, то только при условии наделения себя императорским достоинством владыки Римской империи. Наконец, поняв, что излишняя медлительность может привести его к политической изоляции, в 1203 г. он передал папе хрисовул, согласно которому вся Болгария отныне считалась собственностью папы[950].

В ответ в 1204 г. апостолик прислал в Болгарию корону со скипетром для царя (но не императора!) Калояна и паллиум для своего Болгарского примаса Василия (а не патриарха!). Это не смутило болгарина, который по-прежнему именовал своего архиепископа Болгарским патриархом. Его отношения с Римом никак не залаживались, поскольку сознание Калояна выросло на византийских примерах «симфонии властей», и он не собирался всерьез считать папу фигурой, стоявшей выше себя — царя и императора. Греко-болгарские отношения вскоре породят новый и неожиданный союз, который, наверное, мог бы родиться раньше при более глубокой и тонкой политике Константинополя и Тырново[951].

Но вернемся к Византии. Жадность и легкомыслие Алексея III привели к тому, что даже самые близкие и верные ему люди вынуждались силой обстоятельств к апостасии. Взятый болгарами в плен протостратор Мануил Камиц напрасно взывал с просьбами о выкупе к царю. Наконец, боярин Хрис внес за него деньги, и полководец справедливо просил василевса возместить тому средства, потраченные для выкупа. Царь оставил и эту просьбу без ответа, и тогда Камиц вместе с Хрисом поднял восстание и овладел Пелагонией и Пелопоннесом. Бороться с ними император отправил зятя Алексея Палеолога, но справиться с мятежниками удалось не мечом, а хитростью. Василевс тайно передал Хрису, что готов выдать за него свою внучку Феодору, и тот в 1201 г. сложил оружие, передав завоеванные с Мануилом Камицем области. Сам Мануил долго отбивался от правительственных войск, но в конце концов был вынужден также сдаться на милость царя. Его василевс простил, но обманул Хриса, не выполнив своих обещаний о замужестве внучки[952].

Если теперь, замирившись с Болгарией и подавив апостасии, Алексей III по легкомыслию рассчитывал, что все худшее позади, то его расчет был ошибочен изначально. С Запада уже приближался вал 4-го Крестового похода, неожиданно призванного обеспечить права на царство его племянника Алексея Ангела.

Глава 3. 4-й Крестовый поход против Византии

Ситуация на Востоке не оставалась неизменной в эти годы. Смерть Саладина, оставившего после себя 17 детей, внесла разброд между турками. Свое государство покойный султан разделил между тремя сыновьями. Старший сын аль-Афдаль получил Дамаск, аль-Захир — Алеппо, а Утман — Египет. Но правая рука Саладина, его брат Мели-аль-Адиль, правивший в Джазире (северо-западная часть Месопотамии), в скором времени сумел подмять под себя племянников. Сойдясь с Утманом, он воспользовался некомпетентностью аль-Афдаля и в 1196 г. захватил власть в Дамаске. А когда умер Утман, аль-Адилю отошел и Египет. В результате к 1202 г. последний сын Саладина аль-Захир признал власть дяди над собой. Тем не менее для аль-Адиля сохранялась опасность войны с Зенгидами, владевшими остальной частью Месопотамии, турками Анатолии, а также правителями Армении и Грузии. Чтобы не распылять сил, он охотно пошел на перемирие с пилигримами, которое с небольшими перерывами действовало вплоть до 1217 г.[953]

Пока турок раздирали войны и междоусобицы, положение христиан в Палестине и Сирии ничуть не улучшилось, что не удивительно: ведь крестоносное движение положило начало религиозным войнам, до сих пор почти невиданным на Востоке. До Крестовых походов мусульмане жили с покоренными христианами более чем мирно. Многие христианские обычаи были переняты сарацинами ― например почитание Пресвятой Богородицы. В Палестине и Сирии являлось нормой вещей, когда мусульмане приходили в христианский храм на Литургию и молились вместе с греками, сирийцами и армянами. В странах ислама христиане пользовались почти полным набором прав мусульман и даже занимали высокие государственные должности. Ведь они, как и евреи, считались по Корану «людьми Писания», а потому отношение к ним было несравнимо более мягким, чем к язычникам. Единственно им запрещались торжественные процессии по улицам мусульманских городов с ношением крестов и звоном колоколов, дабы не заглушать голоса муэдзинов. Кроме того, христианам не разрешалось ношение оружия и шерстяных поясов — вместо них полагалось одевать кожаные. Нередко случалось, что сами христиане привлекали мусульман в качестве крестных