О положении дел в армии Пилсудский говорил и на совещании 7 марта 1934 года с «санационными» премьерами. Он начал с заявления, что намерен оставить пост военного министра после решения кадрового вопроса в армии. Свое намерение маршал мотивировал упадком сил и невозможностью одновременно заниматься тремя делами: внешней политикой, генеральным инспекторатом и военным министерством. Он посетовал, что и так уже запустил дела государственной обороны и единственное, что его утешает, так это то, что «хорошей внешней политикой он работает на дело обороны».

Из этих трех выступлений за неполных два месяца видно, что Пилсудского не удовлетворяло положение дел в армии, вот уже восемь лет находившейся под его безраздельным контролем. Он даже подумывал об уходе с поста военного министра, чтобы иметь больше времени для работы в генеральном инспекторате. Но в конечном счете так и не уступил ни одного из занимаемых постов ни Рыдз-Смиглы, ни Соснковскому которых считал наиболее подходящими кандидатами в преемники в вооруженных силах.

В мае 1934 года Пилсудский произвел свою последнюю самостоятельную перестановку на посту премьер-министра. Вместо подавшего в отставку Яна Енджеевича главой кабинета стал профессор археологии Леон Козловский[279]. Появление нового человека в его ближнем окружении означало, что диктатор все еще занимался расширением кадрового резерва. Именно с этим кабинетом связано создание в Польше лагеря для политических противников режима.

15 июня 1934 года в самом центре Варшавы на улице Фоксаль среди бела дня боевиком из ОУН был смертельно ранен 39-летний министр внутренних дел Бронислав Перацкий, с которым Пилсудский связывал немалые политические планы. Поскольку террорист с места преступления скрылся, следователи первоначально полагали, что покушение совершили представители одной из правых польских организаций. Но затем от этой версии отказались, и началась разработка украинского следа: выяснилось, что одним из главных организаторов теракта был 25-летний в ту пору Степан Бандера, один из лидеров ОУН.

Непосредственной реакцией на покушение стал декрет президента (его инициатором был премьер Козловский) от 17 июня 1934 года «О лицах, угрожающих безопасности, спокойствию и общественному порядку». Он предусматривал помещение в специальные лагеря в административном порядке, а не по суду людей, не совершивших преступления, но неугодных режиму Срок изоляции составлял до трех месяцев, но ничто не мешало властям повторять его несколько раз. В конечном счете был создан только один лагерь, в окрестностях известного своим не самым здоровым климатом местечка Береза-Картузская в Белорусском Полесье, на полпути между Брестом и Барановичами. За время существования лагеря его узниками были украинские националисты, коммунисты, представители других течений и партий. В отношении них широко применялись меры физического и психологического воздействия – например, время отправления естественных надобностей издевательски ограничивалось семью секундами.

Конечно, Пилсудский знал об этом декрете и созданном на его основании концлагере: Козловский обговаривал с ним эту идею в день покушения. По утверждению Лепецкого, в то время адъютанта маршала, тот согласился на эту чрезвычайную меру лишь на один год. Но поскольку этот вопрос не был напрямую связан с проблемами безопасности и будущего Польши, то он, видимо, оставил проведение в жизнь согласованного решения на усмотрение своих соратников. Не все они были убеждены в полезности такого шага. Об этом, в частности, может свидетельствовать совещание с участием Козловского, Бека, Славека, Пристора и Свитальского 2 июля 1934 года. Тогда восторжествовало мнение, что раз угрозы активных антиправительственных выступлений нет, то и с созданием лагерей торопиться не следует. Поэтому всю ответственность за осуществление декрета, согласно свидетельству Свитальского от 29 марта 1935 года, пришлось взять на себя Козловскому[280].

Назначение Козловского премьер-министром пришлось не по душе его предшественникам на этом посту из числа полковников, опасавшихся, что он постарается ослабить их позиции в пользу других групп в лагере пилсудчиков. Свитальский, обычно сдержанный в оценке действий своих коллег на посту главы кабинета, на этот раз не скрывал своего несогласия с политикой львовского профессора. Это свидетельство того, что ближайшие сотрудники Пилсудского, знавшие о его истинном физическом состоянии (это была совершенно секретная информация) и готовившиеся взять всю полноту власти, не одобряли этот выбор. В марте 1935 года, как свидетельствует В. Енджеевич, Мосьцицкий, Славек, Пристор и прочие члены ближнего круга обсуждали вопрос о премьере. Конечно, такие совещания они проводили и раньше. Новым было то, что они решили добиться от маршала замены Козловского Славеком. Так больной Пилсудский впервые стал инструментом в руках своего политического штаба. Можно сказать, что политическая смерть диктатора наступила раньше его физической кончины. Конечно, он этого не знал, ему казалось, что все решения он по-прежнему принимает самостоятельно. Скорее всего, в необходимости отставки Козловского маршала убедил президент во время их встречи 22 марта 1935 года. Тогда же было получено согласие на назначение премьером Славека. Но для непосвященных в интригу все было представлено как личная воля маршала.

А диктатор вот уже второй год боролся с поразившим его недугом. В 1934 году пока еще не очень заметная онкологическая болезнь давала о себе знать частыми повышениями температуры, простудами, плохим самочувствием. Пилсудский по-прежнему боялся серьезного легочного заболевания, не подозревая, что у него развивается рак желудка. Общавшиеся с Пилсудским люди уже тогда обращали внимание на то, что его покидают физические силы, он быстро устает, все меньше занимается делами, в том числе и военными кадрами, находившимися в его исключительном ведении. А он старался это от всех скрывать или делал вид, что это всего лишь временные недомогания. Его адъютант Лепецкий вспоминал, что, поднимаясь в последние годы жизни по лестнице Представительского дворца в Вильно, Пилсудский обычно останавливался на площадке между этажами, чтобы отдохнуть, но при этом делал вид, что просто любуется цветами. Аналогичным образом он поступал, когда ходил на работу в генеральный инспекторат вооруженных сил, расположенный в нескольких сотнях метров от Бельведера. Французский посол Жюль Ларош, посетивший маршала в конце января 1934 года, нашел, что он постарел и очень утомлен, а его высказывания стали еще менее понятными. А один из его собеседников вспоминал, что в июне того же года он выглядел, как тень человека. По ночам, в темноте, в кабинете на втором этаже Бельведера ему стали слышаться чьито шаги, поэтому он перестал выключать на ночь свет.