помощи, если не от нее? Из всей семьи, некогда многочисленной и могущественной, в Хольмгарде остались Малфа да ее двухлетний сын. А тот, хоть и был возведен в звание конунга Гардов, помочь своему незадачливому троюродному деду не сможет. Все случилось, как предсказывал Анунд – без Сванхейд даже непонятно, кому принадлежит власть и как этот кто-то будет вести дела. И не придумать ничего хуже, чем для Бера, ближайшего потомка Сванхейд, в такое время застрять где-то на границе Утгарда! Как Хольмгард нужен ему, так он нужен в Хольмгарде, но не может туда попасть!

Целыми днями Бер слонялся по Озерному Дому, воюя с теми же навязчивыми мыслями. Всего лишь прошлой зимой власть пытался захватить Сигват сын Ветрлиди, племянник Олава. У него остался младший брат и несколько сыновей. После гибели Сигвата они сидели тихо у себя в Варяжске, но что если они увидят удобный случай возобновить свои притязания – ведь Хольмгард остался пустым! Сумеет ли Малфа найти кого-то, кто защитит права ее ребенка? Успела ли она хотя бы выйти за Дедича? И как Дедич посмотрит на необходимость биться за престол для пасынка?

Беру так и виделось, как в Хольмгарде водворяется младший брат Сигвата. Окажется, что ему самому некуда возвращаться. В родное гнездо его не пустят, и как он будет за него бороться, имея восемь человек дружины? И что тогда? Что сейчас с Малфой и ее сыном? Хотелось биться головой о бревна заборола от безнадежности, неизвестно и тоски. От страха, досады, от горя. Дело мести он не довел до конца, упустил Игмора, зачинщика убийства, но и сам попал в такую яму, что может потерять все. Боль от потери Сванхейд перемежалась с острой тревогой за судьбу Хольмгарда и свою собственную – и при этом Бер не знал, правдив ли был его сон или пуст. «Может, это нас опять морочат! – убеждала его Правена. – Если та лебединая дева смогла притвориться Градимиром и завести вас в болото, может, в этот раз она притворилась Сванхейд и пробралась в твой сон, чтобы смутить тебя, и напугать, и заставить повернуть назад!» Хорошо бы, думал Бер, и на миг сладко делалось на душе от мысли, что в Хольмгарде все благополучно, Сванхейд жива-здорова; но тут же черной тучей набегала уверенность: нет, это был не морок…

– И не ее ли видел Илай, когда ехал из Силверволла? – вспомнил Бер на другой день. – Помнишь, он рассказывал – попросила подвезти незнакомая старушка в белом платье, а потом исчезла с его коня? Может, это она и ехала к нам? Если так, то ее видели уже три человека.

Он не стал уточнять, но Правена и сама поняла, что это значит. Столь настойчивое явление духа может означать только одно: Сванхейд и правда нет в живых и она стремится уведомить об этом того из своих потомков, от кого ждет заботы об осиротевшем доме.

Обо всем этом Бер, Алдан и Правена постоянно говорили между собой. Алдан тоже считал, что Беру стоило бы как можно скорее вернуться домой.

– Но как же те двое? – отвечал Бер. – Игмор с Красеном? Бросить их здесь? Пусть делают что хотят?

– С теми силами, что есть, мы на них не пойдем. Месть можно отложить на время – особенно когда уже доказал, что не трус. Но если упустить Хольмгард, его вернуть будет еще труднее.

Но даже согласись с этим Бер – как он мог вернуться? Если Сванхейд и правда умерла, это могло невероятно затруднить его возвращение. Пока там разберутся, у кого власть, – посольства Анунд будет дожидаться несколько лет. А если престол захватят потомки Ветрлиди, то им будет куда как удобно оставить любимого внука Сванхейд в плену навсегда – не придется марать руки в крови родича, но они смогут не опасаться соперничества.

Раз-другой Бер подумал: останься с ними Вальгест – то есть Вали, – может, он чем-то помог бы? Все-таки бог… Но Вали с ними больше не было. Он сгинул, пытаясь открыть Алдану путь к Игмору, еще пока они не знали, что месть – не единственная и даже не главная их беда.

Похоже, вместе с Вальгестом их совсем покинула удача, думала Правена, глядя на серовато-бурое перо с обожженным кончиком, и сердце щемило. Она старалась вспомнить его лицо, но оно расплывалось в памяти, оставались только мелочи – блеск золотой серьги, несколько тонких кос и свободно лежащих на широкой груди светлых прядей… Сломанный нос, четыре шрама на лице… Ведь это, наверное, было не настоящее его лицо, обманный облик, который он натянул на себя, будто чужую одежду, притворяясь человеком. Есть ли у аса подлинный облик, доступный взгляду смертных? Или увидеть его могут лишь равные? Или его и нет – а есть только чистый дух, пылающая жажда возмездия, призванная восстановить равновесие в мире? Закрыв глаза, Правена вспоминала ощущение пламени, текущего в жилах Вальгеста вместо крови, и понимала: да, вот это и была его подлинная сущность. Пламя в крови и лед во взгляде…

Ей хорошо помнился его взгляд – твердый, сосредоточенный, целеустремленный, безжалостный, точно находящий свою единственную законную жертву и загорающийся яростью, когда жертва поблизости. Правена содрогалась, с опозданием осознавая, какая могучая, грозная, неумолимая сила так долго – по человеческим меркам – шла с ними бок о бок. Теперь она знала, что за чувство таил Вальгест. Не рассказывают о таком, чтобы асы питали страсть к человеческим женщинам – разве что к великаншам, от такой-то страсти Одина и родился сам Вали. Нет, она восхищала его тем, что в ее сердце горел тот же неугасимый огонь. Она притянула бога мести из Асгарда в мир людей, и он тайно служил ей, пока мог. Но воли Одина не может одолеть даже его родной сын…

На памяти Правены никто не рассказывал, будто встречался с настоящим божеством – а уж чего только она не наслушалась за много лет в женском кругу возле княгини Эльги. Сама Эльга и сестра ее Ута знавали Буру-бабу, стражницу того света, и Князя-Медведя, да и Бер с Малфой их видели. Малфа даже жила с ними чуть ли не год, а Бер боролся с Князем-Медведем, чтобы вернуть Малфу в белый свет. Но это было не то. Те стражи Нави родились обычными людьми и лишь позднее были избраны на службу. Малфа сбежала из леса и из Псковской земли в Хольмгард, чтобы избавить своего сына от такой же участи. Вальгест был другим: он на