— Жаль, что Аурелия не смогла с нами пойти, — резко перебила Антония. — День такой чудесный. И места здесь удивительно красивые.

— Их в основном используют под выпас. Нет, по-настоящему красиво вон там, за той дорогой. Та земля принадлежит синьору Бонавентуре, хотя его кузен…

— Джаноцца! Хватит об этом!

Джаноцца закинула голову и рассмеялась. Смех ее переливался, словно светлая вода на каменистых перекатах. Антония представила, как Джаноцца каждый вечер, помолившись, перед зеркалом репетирует и закидывание головы, и переливы.

— Я так рада, что ты наконец приехала, — произнесла Джаноцца, закончив смеяться.

— А я нет. — Но Антония лукавила. Она отказывалась от приглашений не потому, что не хотела видеть Джаноццу, а потому, что полагала своим долгом оставаться с отцом, пока его последняя работа не будет готова к публикации.

За два года влияние Антонии на отца и вмешательство ее в дела поэта достигли угрожающих масштабов. Когда Данте работал, дочь его готова была лечь костьми на пути всякого, кто пытался украсть у великого поэта хоть несколько минут. Даже Скалигер, дважды получив решительный отказ в ответ на просьбу о встрече с Данте, зауважал железный характер шестнадцатилетней Антонии. Никто не смел мешать свиданиям поэта с его Музой.

В делах, касающихся публикаций, Антония выказывала не меньшую твердость. В Вероне девушка практиковала те же методы работы с типографиями, что и во Флоренции. Когда великий поэт наконец оставался доволен очередной песнью, Антония распределяла произведение между переписчиками. Таким образом, ни у одной типографии не было полного текста, а значит, риск незаконного выхода отрывков «Чистилища» сводился к нулю. Зато между последним взмахом пера и выходом «Чистилища» в свет теперь пройдет совсем мало времени. Спрос был огромный. «Ад» уже превосходил по популярности легенды о короле Артуре; его знали лучше, чем Песнь Роланда. Данте сравнивали с Гомером и Овидием. Князья и кузнецы, епископы и портные выучивали наизусть большие отрывки. Новый профессорский состав в Парижском университете включил в учебный план лекции о значении великой эпической поэмы под названием «Комедия».

Однако Антония втайне терзалась страхами. Отец ее сильно сдал. За два года, что она провела с ним, Данте заметно постарел, даже одряхлел. От докторов не было никакого проку. Правильный диагноз первым поставил Пьетро. В одном из писем он предположил, что дело не в преклонных годах и не в болезни, а в самом процессе творчества. Отец изливает жизненные силы на страницы своих произведений. Работа Данте — это его жизнь. Все как на скачках, объяснял Пьетро, вопрос лишь в том, чей конец ближе — поэта или поэмы.

Антония забеспокоилась еще больше, когда отец стал убеждать ее отдохнуть.

— Милая моя Беатриче, — говорил Данте, — ты за последние месяцы совсем замоталась. «Чистилище» близится к завершению, для ускорения процесса публикации ты больше ничего не можешь сделать. Поезжай, навести друзей. Можешь съездить к матери. Отдохни, я тебя прошу. Я просто настаиваю!

Нехотя девушка уступила. В двадцати милях от Вероны располагался замок Монтекки, где жила единственная подруга Антонии, Джаноцца.

Те, кто знал обеих девушек, находили их дружбу, мягко говоря, странной. Джаноццу многие считали прелестной капризницей, которая, дайте только срок, принесет мужу страданий не меньше, чем бывшему жениху. Антония, напротив, по мнению многих, была тверже гранита. Купцы ненавидели эту скромно одетую девушку со взглядом василиска. При дворе не знали, что и подумать о соединении двух противоположностей в нежнейшей дружбе.

Впрочем, достаточно было послушать разговоры Антонии и Джаноццы, чтобы все стало ясно. Оставшись вдвоем, девушки открывали друг в друге качества, иначе обреченные таиться под корой стереотипов. По натуре обе были отчаянно независимы и обожали стихи, правда, понимали и независимость, и поэзию по-разному.

Разумеется, всякий, кто находился в замке Монтекки, оказывался втянутым в приготовления к свадьбе. Аурелия собиралась замуж за местного рыцаря, снискавшего славу на турнирах. Так что нетерпение и волнение прямо-таки витали в воздухе. Время от времени Аурелия влетала в комнату Джаноццы, задыхаясь от страха, и Джаноцца утешала ее. Теперь, с приездом Антонии, у сестры Марьотто появилась еще одна наперсница.

Чтобы успокоить юную невесту, Антония и Джаноцца читали ей стихи. Вся предыдущая неделя прошла во вдохновенных чтениях и горячих обсуждениях прочитанного. В это утро девушки для разнообразия отправились на пешую прогулку. В качестве телохранителя они взяли Роландо, мощного пса, который вырос в окрестностях поместья. Джаноцца также прихватила маленькую сумочку, на вопросы о содержимом которой отвечала только: «У меня для тебя сюрприз».

Антония не спешила. Здесь, в долине, она почти забыла о существовании остального мира. На ум девушке приходили рассказы о рае и Авалоне. Щурясь на солнце, пробивавшемся сквозь густые кроны, Антония спросила:

— Когда ты согласилась выйти за Марьотто, ты знала, что будешь жить в таком чудесном месте?

— Нет, — со счастливой улыбкой вздохнула Джаноцца. — Конечно, он рассказывал о поместье, но я думала, что он преувеличивает, — каждый ведь хвалит свой родной дом. Когда я сюда приехала, то несколько недель вообще не выходила из замка — старалась расположить к себе синьора Монтекки. Ради Марьотто.

— Вижу, ты произвела впечатление на своего свекра, — заметила Антония, указывая на связку ключей, висевшую у Джаноццы на поясе.

Джаноцца произвела впечатление на свекра, но этим не ограничилась. Она продолжала завоевывать сердце синьора Монтекки, причем сам синьор Монтекки об этом не догадывался. Аурелия, поначалу неприязненно относившаяся к невестке, постепенно полюбила ее, хотя ее чувства больше напоминали щенячью восторженность. И все же простить Марьотто отец не спешил.

— Да, — отвечала Джаноцца. — Аурелия скоро уедет, и отец сделал меня хозяйкой дома. — Джаноцца поднялась, отряхивая с платья лепестки. — Пойдем. Я тебе кое-что покажу. — Она потянула Роландо за поводок и первая двинулась по тропинке.

Они прошли совсем немного, когда Роландо вдруг остановился. Джаноцца изо всех сил тащила его за поводок, но он и с места не сдвинулся. Роландо хотелось идти направо, а не вперед. Антония пыталась его обогнуть, но Роландо принялся лаять.

— Что это с ним? — недоумевала Джаноцца.

У Антонии появились кое-какие соображения. Она подняла с земли палку и бросила ее вперед, в густую траву. Затем бросила еще одну. Третья палка провалилась под землю.

— Да там ловушка для зверей, — воскликнула Антония. — Или что-то в этом роде.

Джаноцца наклонилась к Роландо и обеими руками стала трепать его уши.

— Славный мой песик!

Затем она пустила Роландо вперед, чтобы он указывал путь меж ям, скрытых предательским дерном.

Наконец девушки добрались до старого дуба, огромного, кривого, сучковатого. На коре красовался грубо вырезанный символ, в котором Антония не без труда узнала крест семейства Монтекки. Похоже, Джаноцца искала именно этот крест, потому что от дуба она прошла шагов сто на север, а затем двадцать — на запад.