И тут он вспомнил про машину, что приехала ночью и остановилась где-то рядом. Хлысталов осторожно направился в лес и метрах в тридцати наткнулся на следы колес. Самой машины не было.

«Все ясно: ночной гость затаился и ждал, пока мы уснем. А то, что я в машине лег спать, — дело случая, и гость его использовал! Профи! Всё просекли: машина старенькая, «ручник» хреновый, на скорость позабудет поставить! Не учли только, что «водоплавающий» я, могу легко бассейн вдоль перенырнуть. Не ожидал этот гад от меня такой прыти… А я выплыл… Знал Леша или нет? Вот что главное». — Все это пронеслось в его голове, пока он возвращался из леса.

У костра Хлысталова поджидал встревоженный Велинов:

— Что случилось? Проснулся: тебя нет, машины нет, одежда мокрая! Я думал, ты отъехал куда!

— Чуть не отъехал я, Леша, на тот свет! Вон там, — кивнул он на озеро, — машина моя!.. Я ведь едва не утонул! Представляешь: просыпаюсь в воде… в машине… Хорошо, не растерялся и дверцу не заклинило! Вон крыша виднеется! — показал он на воду, когда они подошли к берегу.

Округлое лицо Велинова вытянулось от изумления:

— Ни хрена себе порыбачили, ё-мое! Ай-яй-яй, как же это могло случиться? Ты на скорость ее поставил, развалюху свою?

— Поставил я, да, видно, во сне рычаг ногой сдвинул, что ли… Тут, судя по всему, уклон небольшой, она и поехала… — изложил Хлысталов свою версию. Поглядывая на генерала, он все пытался понять, в курсе тот всего происшедшего или нет. — Сейчас муть осядет, ее всю видно будет!

— Да!.. Что делать будем? — Велинов посмотрел на свою иномарку. — Я тебя не вытяну… Вот что… тут неподалеку полк ВДВ дислоцируется, я смотаюсь туда, пригоню БТР. Ну надо же! — Он снял с себя штормовку. — На вот, надень, замерзнешь! Я мигом! — Он завел машину и умчался.

Хлысталов проводил взглядом уехавшего Велинова: «Это уже не предупреждение! Сработано четко: несчастный случай, винить некого! Нет человека — нет проблемы».

В канун Рождества в пятом номере гостиницы «Англетер», где поселился Есенин, Устинов с женой устроили застолье в честь его приезда. Кроме них, пришли Эрлих с Клюевым и Приблудный с какой-то девицей. Все уже хорошо выпили и, закурив, обсуждали последние события. Кокетливая девица строила глазки Есенину.

— Скучно с вами тут. — Она поглядела на гармонь. — Хоть бы спели. А то одна политика на уме…

— Сейчас я спою вам веселенькое. — Есенин взял гармошку и запел во весь голос, отчаянно, с надрывом, будто бросая вызов надвигающейся неотвратимой беде:

Что-то солнышко не светит,

Над головушкой туман.

То ли пуля в сердце метит,

То ли близок трибунал.

Эх, доля, неволя,

Глухая тюрьма,

Долина, осина,

Могила темна.

На заре ворона каркнет.

Коммунист, взводи курок.

В час последний похоронят,

Укокошат под шумок.

Эх, доля, неволя,

Глухая тюрьма,

Долина, осина,

Могила темна-а-а, —

сдвинул Есенин меха тальянки, налил себе водки и плеснул в рот, словно хотел погасить вспыхнувшее в душе пламя.

— Ой, Сергей! Что это вы спели? Страшно-то как! — зашмыгала носом девица.

— Частушки небось рязанские, да, Сергей? — снисходительно улыбнулся Устинов, пытаясь сгладить впечатление от песни.

— Частушки, только не рязанские! — помрачнел Есенин.

— Ни хрена себе частушки! Да за такие частушечки по нынешним временам по головке не погладят! — пробасил Приблудный, с восхищением поглядев на Учителя. Не остался в стороне и Клюев, ехидно подлил «лампадного» масла в огонь:

— Погладят, голубок, погладят, только против шерсти да с головкой! Ну, да наш Сергун не боится, не из таковских!.. — захихикал он, умиляясь на Есенина.

— Это песня антоновских бандитов. Они пели ее, когда их Тухачевский уничтожал. Да, Сергей, это их песня? — спросил, хитро прищурясь, Эрлих.

— Ну, раз знаешь… — развел руками Есенин и побледнел, повернувшись в сторону двери и прислушиваясь: — Тихо! Нас подслушивают!

Все затихли.

— Брось, Сергей, тебе показалось! — махнул рукой Устинов. Но Есенин стремительно подошел к двери и резко открыл ее. В коридоре, схватившись за лицо, взвыл чекист, что преследовал Есенина последнее время. Есенин озверел. Он схватил чекиста за горло, повалил и стал душить:

— Ах ты гнида гэпэушная! Задавлю, сука!

Чекист захрипел, в отчаянном рывке повалил Есенина и вырвался из его рук. Подоспевшие Устинов с Эрлихом обхватили Есенина и утащили в номер, а чекист, подобрав фуражку, бросился прочь по коридору. Спустившись на первый этаж, он вбежал в комнату коменданта.

— Вляпался! Попался! — сипел он, потирая шею. — Есенин застал меня у двери номера… Я слушал, как он бандитскую песню пел… И вдруг он выскочил… дверью по лбу… За горло меня, гад! Еле вырвался!

Сидящий за столом коменданта гостиницы Блюмкин — а это был он, Есенин не обознался тогда на вокзале — презрительно процедил сквозь зубы:

— Он взял тебя за горло?.. А оружие при тебе?

— При мне… вот, — показал наган чекист. Блюмкин улыбнулся ядовито:

— Почему же ты его не застрелил? Он же напал на тебя! По уставу ты должен был применить оружие… застрелить на месте: ты же при исполнении!.. Знаешь, что тебе грозит в этом случае, стоит мне доложить? — Он кивком головы указал наверх.

— Уволят?.. — неуверенно ответил чекист.

— Уволят из жизни, понял?

— Понял, товарищ Блюмкин!

— Исаков, — зло поправил Блюмкин.

— Понял, товарищ Исаков! Я прошу вас, поверьте, больше ошибки не будет! В следующий раз рука не дрогнет! Отца родного не пощажу! Только не докладывайте, — трясся от страха чекист.

— Хватит! Выпей водки, успокойся! Сиди здесь и не попадайся больше Есенину на глаза. Я дам команду, будь начеку!

В наступившем перерыве работы XIV съезда Сталин пригласил к себе своих сторонников: Кирова и Чагина, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Прохаживаясь по кабинету с трубкой в руке, он неторопливо излагал свои соображения.

— Троцкий своими «Уроками Октября» дискредитирует Ленина как главного руководителя восстания и партию, организовавшую его. Я не прав, Сергей Миронович? — остановился он около Кирова.

— Правы, Иосиф Виссарионович! Всем известно, решающая роль в перевороте принадлежала практическому центру по руководству восстанием: Свердлову, Сталину, Дзержинскому, Бубнову и Урицкому.