к нему. Теперь же банку пришлось столкнуться с обвинениями в том, что он недобросовестно добивался расположения широкого круга деловых и политических лидеров. Как защитить неоспоримое?

Задача была возложена на Джорджа Уитни, чья браминская внешность и лакированные черные волосы делали его прототипом красивого партнера Morgan своего поколения. Он и сам пользовался щедростью Alleghany, выручив 229 000 долл. от продажи восьми тысяч акций. Жесткий и непреклонный свидетель, Уитни придерживался той точки зрения, что банк ограждал мелких инвесторов от риска. "Они рисковали прибылью, - сказал Уитни о привилегированных клиентах, - они рисковали убытками". Позднее Пекора возразил: "Многие из них с радостью помогли бы им разделить эту ужасную опасность!". В некоторые моменты даже самоуверенный Уитни выглядел растерянным, заикаясь: "Я не знаю, сенатор Кузенс. Трудно сказать, почему мы так поступили. Еще труднее сказать, почему мы этого не сделали".

Несмотря на то, что партнеры Morgan отрицали факт распространения акций с целью оказания влияния на людей, Пекора обнародовал вызванные в суд банковские документы, подтверждающие не совсем ангельские намерения . В 1929 году партнер Morgan Уильям Юинг написал Уильяму Вудину письмо, в котором уклончиво признал, что ему предлагается выгодное предложение:

Я полагаю, что акции продаются на рынке в районе 35-37 долл. за штуку, что мало что значит, кроме того, что люди хотят спекулировать. Мы резервируем для Вас 1 000 акций по цене 20 долл. за акцию, если Вы хотите их получить. Эти акции не имеют никаких обязательств, и вы можете продать их, когда пожелаете. . . . Мы просто хотим, чтобы вы знали, что мы думали о вас в этой связи и решили, что вы, возможно, захотите иметь немного акций по той же цене, которую мы платим за них".

Другие документы свидетельствовали о том, что операция проводилась тайно. Партнер Артур Андерсон сказал юристу Альберту Милбанку: "Наверное, нет необходимости добавлять, что я надеюсь, что вы не станете упоминать об этой операции". В некоторых случаях в переписке использовались лукавые намеки. Играя в гольф в Палм-Бич, Джон Дж. Раскоб, бывший казначей Du Pont и директор General Motors, поблагодарил Джорджа Уитни за его акции, искренне надеясь, что "в будущем мне представится возможность ответить взаимностью".

Ламонт был возмущен обвинениями в торговле влиянием. Тем не менее, в его личном деле содержится служебная записка от февраля 1929 года, которая, возможно, является самой разрушительной из всех. В постскриптуме, написанном на имя Артура Андерсона, рассказывается о том, как распределяемые акции обсуждались внутри компании: "Сегодня утром мне пришло в голову поинтересоваться у Вас, не выделили ли мы при распределении акций Al-leghany что-нибудь Фредерику Штраусу. Он был настолько полезен и принес себя в жертву, отправившись в Вашингтон для дачи показаний по вопросу о выпуске акций, что я совсем не уверен, что мы не должны попытаться сделать что-то для него даже в столь поздний срок". Очевидно, что привилегированный список был связан не столько с защитой мелких инвесторов, сколько с вознаграждением важных друзей.

Привилегированный список появился в самое неподходящее время как для администрации Рузвельта, так и для банка Моргана. Высокие финансы находились под судом, а бункеры Конгресса были завалены законопроектами о реформе ценных бумаг. В течение часа кабинет министров решал, следует ли Вудину оставаться на посту министра финансов. Вице-президент Джон Нэнс Гарнер выступал за его отставку, чтобы убедиться, что администрация свободна от влияния Моргана, но Рузвельт боялся бросить друга под обстрелом. "Президент придерживался той позиции, что многие из нас до 1929 года делали то, что сейчас и не подумали бы делать; что наш этический кодекс радикально изменился", - записал в своем дневнике министр внутренних дел Гарольд Икес. Вудин оставался в кабинете до ноября 1933 г., когда его, тяжело больного, сменил Моргентау. Кабинет также был встревожен появлением в списке предпочитаемых кандидатур Нормана Дэвиса, своего бродячего посла. Некоторые опасались, что если администрация Рузвельта пойдет на сближение с Лигой Наций или британским правительством, то общественность припишет эти действия влиянию Моргана на Дэвиса. Несмотря на это, Дэвис представлял Вашингтон на нескольких европейских конференциях высокого уровня в 1930-х годах.

Общественность отреагировала на скандал со списками привилегированных клиентов с крайним разочарованием: самый светлый ангел Уолл-стрит пал. Банк избежал вопиющих злоупотреблений других банков - даже Пекора назвал Morgans "консервативной" фирмой, - но список привилегированных клиентов бросил его в грязь вместе с другими банками. Ошеломленный Уолтер Липпманн заявил друзьям Моргана, что ни одна группа людей не должна обладать такой частной властью без подотчетности обществу. Это была горькая пилюля для Липпманна, который часто обедал за столом Ламонта. Его биограф Рональд Стил считает, что он и другие журналисты были усыплены Ламонтом, чье "обаяние и знакомство с профессией позволили ему убедить многих журналистов смотреть на деятельность фирмы Моргана не более критически, чем он сам".

Липпманн был не единственным потрясенным журналистом. Как будто было предано некое могущественное общественное доверие, газета New York Times написала элегическую редакционную статью: "Перед нами банкирская фирма, возможно, самая известная и могущественная во всем мире, которой, конечно же, не было необходимости заниматься мелким ремеслом мелких торговцев. И все же она не выдержала испытания своей гордостью и престижем. . . . Они дали повод своим самым близким друзьям почувствовать, что каким-то образом все сообщество, а также многие люди, которых все с удовольствием почитали, оказались вовлечены в некое общественное несчастье".

Прочитав это, Ламонт пришел в смятение. Из всех партнеров Моргана он больше всех нуждался в восхищении. Он написал своему другу Адольфу Очсу, издателю газеты Times, пытаясь смягчить скандал. По его словам, Морган не ожидал, что люди из списка будут снова занимать государственные должности. Он сослался на риски, связанные с владением обыкновенными акциями, и сделал вид, будто в список входили только члены семьи и друзья. Объяснения звучали натянуто: "Мы, естественно, обратились к людям, обладающим достаточными средствами и понимающим природу обыкновенных акций - мужчинам , готовым рискнуть своими деньгами". Все его искусство не могло скрыть того, что превратилось в безусловный скандал, подготовивший почву для законопроекта, который расчленит Палату Морганов.

Автором закона Гласса-Стиголла был сенатор от штата Вирджиния, который относился к 23 Wall с большей теплотой, чем любой из его коллег по банковскому комитету Сената. Невысокий и бойкий Картер Гласс был бывшим редактором газеты из Линчбурга, не получившим формального образования. Будучи конгрессменом, он участвовал в разработке закона о Федеральной резервной системе и выступал за жесткий контроль над банками. Будучи министром финансов при Вильсоне, он