большинство его партнеров не нарушали закон и просто списывали значительные суммы с убытков по акциям, их неуплата налогов была политически взрывоопасной в условиях депрессии. Налоговые убежища еще не стали любимым развлечением американцев, а правительство отчаянно нуждалось в деньгах. На следующий день заголовки газет запестрели сообщениями об "уклонении от уплаты налогов" партнерами Моргана.

Были и другие неприятные разоблачения. Сын Ламонта Томми, ныне партнер Morgan, создал убыток в размере 114 тыс. долл. за счет продажи акций, находящихся в депрессии, своей жене, а затем выкупил их обратно три месяца спустя - такая практика известна как "вымывание". Чтобы исправить ситуацию, молодому Ламонту пришлось заплатить 3949 долл. Оказалось, что Налоговая служба не уделяла должного внимания проверке налоговых деклараций Morgan: настолько безупречной была репутация банка или настолько боялись его могущества, что агенты никогда не проверяли подготовленные там налоговые декларации. Как позже сказал Пекора: "Библия говорит нам, что лучше выбрать доброе имя, чем большое богатство. Но членам "Дж. П. Морган энд Компани" было дано право наслаждаться и тем, и другим".

Когда показания Джека приобрели карнавальную атмосферу, сенатор от штата Кентукки Альбен В. Баркли велел привратнику закрыть заднюю дверь и попросил фотографов не включать ослепляющие лампы. Какофония голосов и скрип стульев на галерее иногда заглушали мягкий голос Джека. Драчливый Картер Гласс, считавший, что допрашивать добропорядочных партнеров Morgan - пустая трата времени, испытывал нарастающее негодование. Невысокий человек с всклокоченными волосами и скупым лицом, он считал слушания "римским праздником", отвлекающим внимание от его банковских счетов. Он огрызнулся на Пекору за его отношение к партнерам Моргана. "Я не намерен допускать несправедливости по отношению к Дому Моргана", - сказал он, покраснев от гнева. "Такова моя позиция". Устав от шумихи вокруг выступления Джека на слушаниях, он заявил: "У нас тут цирк, и единственное, чего сейчас не хватает, - это арахиса и цветного лимонада".

Эта реплика изменит жизнь Джека Моргана. В одночасье она отозвалась в голове Чарльза Лифа, пресс-агента Ringling Brothers. На следующее утро он привел на Капитолийский холм тридцатидвухлетнюю карлицу по имени Лия Граф. Она была одета в голубое атласное платье и красную соломенную шляпу. Ее рост составлял всего двадцать семь сантиметров, а лицо - как у куклы Кьюпи, с яркими глазами и круглыми щеками. Чтобы оживить затянувшееся начало слушаний, Рэй Такер (Ray Tucker), новостник из Scripps-Howard, вышел в коридор и провел Лиф и Лию в зал заседаний Сената для встречи со знаменитым банкиром. "Мистер Морган, это мисс Граф", - сказал Такер. "Она работает в цирке". Граф покраснела, но Джек встал и инстинктивно пожал ей руку. Когда он сел за стол, Лиф, набравшись смелости, усадил Граф к себе на колени, к ужасу партнеров и юристов Morgan. Джек, видимо, сначала принял ее за ребенка.

"У меня внук больше тебя", - сказал Джек во внезапно вспыхнувшем свете десятков лампочек.

"Но я старше".

"Сколько тебе лет?"

"Тридцать два", - вмешался Лиф.

"Я не такой", - запротестовал Граф. "Только двадцать".

"Ну, вы, конечно, так не выглядите", - ответил Джек. "Где вы живете?"

"В палатке, сэр".

"Лия, - сказал Лиф, - сними шапку".

"Нет, нет", - сказала она.

"Не снимай его", - сказал Джек. "Она красивая".

Самые влиятельные люди с Уолл-стрит - Том Ламонт, Джон Дэвис, Ричард Уитни - с горечью наблюдали за тем, что они считали вульгарным трюком, даже жестокой попыткой опозорить Джека. Когда в зал вошли сенаторы, они были возмущены случившимся и обратились к прессе с просьбой не печатать фотографии, которую выполнила только газета New York Times. На следующий день фотографии Джека и Лии Граф появились на первых полосах газет по всей Америке. Впоследствии они станут одними из самых известных фотографий времен депрессии.

На самом деле это прекрасные снимки, яркие и причудливые, и они, вероятно, принесли больше пользы имиджу Джека, чем что-либо другое со времен съемок 1915 года. Между грузным бизнесменом и окольцованным карликом, стоящим на его коленях, возникло электрическое взаимодействие. Пока Граф держалась, Джек с восхищением наблюдал за происходящим: он был нежен с карликом и напоминал гордого дедушку. Для целого поколения американцев этот образ Джека Моргана стал неизгладимым. Эти фотографии, по общему мнению, положили начало новой эпохе в сфере финансовых связей с общественностью.

Когда его показания были закончены, Джек задремал, наблюдая за выступлениями других партнеров Моргана. В какой-то момент он резко проснулся и спросил, какой сейчас год. В душном зале слушаний сенатор предложил им снять пальто. Старомодный Джек побрезговал, а затем снял свой светло-серый пиджак, показав белые подтяжки. Он смеялся и шутил с охранниками и спросил одного из них, не нужен ли ему пистолет для защиты от сенаторов. Он показал журналистам знаменитый кровавый камень, который носил Пир-понт. Однако он не был таким спокойным и расслабленным, каким казался. Когда один из журналистов сказал ему, что такой шумихи он не видел со времен похищения Линдберга, Джек в приватной беседе сказал, что ему "стало совсем плохо" от этого замечания. Его кажущийся апломб контрастировал с глубокой досадой на то, что его выставили на всеобщее обозрение.

Джек мог бы использовать эпизод с Лией Граф, чтобы воспользоваться доброй волей. Вместо этого он был озлоблен слушаниями и дулся из-за этого инцидента. Его гордость жителя Новой Англии не позволяла ему признать, что, судя по фотографиям, он получил удовольствие от этой импровизированной встречи. Он не хотел выставлять себя в таком неприглядном свете и сказал, что инцидент был "очень необычным и несколько неприятным". В общении с прессой он старался реагировать на этот эпизод с легким сарказмом. Когда его спросили, почему он не снял женщину со своих коленей, он ответил: "Ну, понимаете, я не знал, что она может быть членом Мозгового треста или одним из членов кабинета".

Все отмечали удивительные параллели между слушаниями по делу Пуджо и Пекоры. Газетные комментарии выгодно отличали сотрудничество Джека от грубости Пирпонта, а Уилл Роджерс даже предсказал Джеку блестящую карьеру. В более мягкие моменты Джек признавал, что Пекора был не таким изнурительным, как Унтермайер. Но в целом он все равно был неумолим в своих оценках. "У Пекоры манеры прокурора, который пытается осудить конокрада. Некоторые из этих сенаторов напоминают мне подавленных сексом старых девах, которые думают, что все пытаются их соблазнить".Для такого застенчивого человека, как Лак, публичные слушания были жутким зрелищем. Он заявил: "Стоять перед толпой людей и пытаться прямыми ответами на кривые вопросы убедить мир в своей честности - это форма