всемерно трудитися хощет, дабы мог свою дружбу и на деле показать, только-де ныне невозможно, а для чего-де невозможно, и о том-де тебе от меня дано ведать на письме за моею комнатною печатью. И ты-де о том к его царскому величеству писал, и против-де того письма еще отповеди не получил».

В тот же день Трубецкой имел об этих делах разговор с фон Принценом. «И я потом того же числа, — продолжает он в приводимом письме, — виделся с Принцом и говорил ему о том же довольно. И между многими словами говорил я ему от себя, что ежели курфирст при нынешнем случае не покажет на деле дружбу к государю моему, что вскоре не зачнет войны против короны Свейской, то я опасаюсь, чтобы вместо дружбы не выросла от государя моего недружба того ради, что всегда друг у друга смотрит не на словах токмо, но на деле». Принцен передал эти слова курфюрсту, а на следующий день сообщал Трубецкому по поручению курфюрста: он, курфюрст, начать войны не может из боязни, что союзники шведов англичане и голландцы учинят с ним то же, что сделали с датским королем, разорят его и принудят помириться. Он просит государя постараться у цесаря, у короля английского и у Голландских Штатов, чтобы они шведам не помогали. Тайно же он будет готовить войско и, если государю удастся отклонить цесаря, Англию и голландцев от помощи Швеции, тогда он без промедления начнет против Швеции войну. Не зная же намерений этих государств, ему, курфюрсту, начать войну невозможно. Он готов также тайно помогать царю против шведов, доставляя офицеров и военные припасы. При этом курфюрст выражал надежду, что царь не станет желать ему, чтобы он «сам себе сделал стыд и разорение и убыток так, как король Датский». Ради совета и соглашения с государем он вскоре пришлет к нему своего посланника, «знатную особу». Трубецкой вступил с Принценом в спор: «И я ему говорил, что цесаря опасаться не для чего того ради, что цесарь всегда доброхот курфирсту. И он мне сказал, что цесаря де опасаться курфирсту есть чего, потому что отец-де сего курфирста, имея с шведом войну, завоевал Померскую землю и тогда-де цесарь, видя, что есть шведу трудность, учинил нападение на курфирстова отца, так что принудил возвратить то все, что он у шведа завоевал. И курфирст-де и ныне того ж опасается от цесаря». Принцен прибавил еще, что курфюрст велел Трубецкому подождать отпускать Вейде и Темирева, так как хочет отправить с ними собственноручное письмо к государю[773].

26 сентября Трубецкой получил упомянутое выше письмо Головина от 27 августа и новые инструкции о том, что если курфюрст не найдет возможным заключить наступательный союз с царем и начать войну, то пусть, по крайней мере, предотвратит насилие над Данией со стороны Англии и Голландии. «И я, — продолжает Трубецкой в том же письме от 29 сентября[774], — нынешнего числа видеть курфирста не получил того ради, что его в Берлине нет, а изволит пребывать в Поцтаме от Берлина в 4 милях. И я Принцу говорил, чтобы мне видеть курфирста донесть ему по указу государя моего, каков мне указ прислан на письме. И он мне сказал, что видеть-де тебе курфирста вскоре невозможно, и увидишь-де ты его в предбудущую неделю. И когда я, государь мой Федор Алексеевичь, увижу курфирстское пресветлейшество, и я ему о всем донесу и буду просить о наступательном союзе и, что получу отповеди, о том писать буду к вашей милости чрез почту». Делать курфюрсту представление относительно второй части той альтернативы, о которой говорилось в инструкции, т. е. о том, чтобы курфюрст, если начать войны ему нельзя, по крайней мере, предотвращал бы насилие над Данией посторонних держав, Трубецкой отказывался, находя такое представление после заключенного Данией со шведами мира запоздалым. «А о недопущении неправедного насилования посторонних до короны датской, — пишет он в том же письме от 29 сентября, — домогаться мне невозможно, потому что за многие недели до сего вышеписанного присланного ко мне письма уже король датский, чего не желал, с принуждением посторонних с пограничными помирился. А как я Принцу говорил о том, чтобы мне видеть курфирста, и он меня спросил: о чем-де тебе доносить курфирсту? И я ему сказал на перечень, а силу сказал ту, что ежели курфирст при нынешнем случае наступательного союзу и нападения не учинит на шведы, то никогда ненарушимая дружба между прежними обоих государств предками нарушима и презренна будет. И он зело удивился и говорил: какая ж де то дружба, что всем то видимо, что ежели при нынешнем случае курфирст зачнет войну против шведа, и тогда тотчас союзники шведские разорят курфюрста так, что никому помочь будет невозможно. Да и курфирст-де тебе прежде сего сказывал и ныне тож скажет, что разве-де пропасть ему, ежели ныне зачать войну против шведов. И что ж де то за дружба, что желает великий государь курфюрсту всякого разорения и пропасти! И ежели бы де не союзники шведские, то бы де курфирст радостною душею по воле великого государя учинил. А то-де курфирсту безмерно печально, что не допустят союзники короля свейского воли великого государя учинить. Прошу у тебя, государь мой, милости, Федор Алексеевич, пожалуй, донеси о вышеписанном всемилостивейшему нашему великому государю. При сем раб милости твоей Юшка Трубецкой покорно челом бью. Из Берлина сентября в 29 день 1700».

С этим письмом Трубецкого от 29 сентября случилось именно то, чего он постоянно так боялся и ради чего он обыкновенно дублировал свои письма: оно пропало в дороге. Оно, равно как и собственноручное письмо курфюрста к Петру, было отправлено с Францем Вейде и Афанасием Темиревым, которые в Польше, не доезжая Гродна, милях в 10 от курфюрстской границы, «в зеленой пуще в лесу» подверглись нападению разбойников, были ранены и ограблены, причем вместе с их имуществом отобраны были у них и врученные им письма. Они вернулись в Кенигсберг, где нашли фон Принцена, ехавшего уже послом в Москву, и он оказал им помощь, дав им взаймы 200 талеров. Отсюда они уведомили о происшедшем Трубецкого, который выслал им копию со своего письма к Головину от 29 сентября. Этот список все же попал к адресату, но уже очень поздно. Темирев доставил его Головину только 28 декабря. Впрочем, в этом опоздании не было большой беды, так как Головиным своевременно, 4 ноября, под Нарвою было получено письмо Трубецкого от 24 сентября