подали бы они мои письма вашей милости. А денег хотел я к ним послать на проезд, да не послал за тем, что получил я ведомость от обер-камергера, что-де им дал Принц в Королевце 200 талеров. И поехали-де они с ним, Принцом, вместе к Москве. И по той ведомости с сими моими письмами писал я в Королевец к почтмастеру о том, ежели они не уехали, чтоб послал немедленно к Москве чрез почту. Да с ними ж, моими письмами, послал я к милости твоей сверток писем, которой прислан в Берлин из Стекольной (т. е. из Стокгольма от князя А. Хилкова), а тот сверток отдал мне по курфюрстову указу обер-камергер»[778].

Ф. А. Головин, отвечая на письмо Трубецкого от 24 сентября, полученное под Нарвой 4 ноября, писал, что никаких новых распоряжений ему не передает, ожидая приезда фон Принцена, о чем сообщал Трубецкой. Однако Головин уведомил его, что царь не одобрил его отъезда в Гамбург и уклонения от сношений с польским резидентом, с которым он должен был действовать совместно, потому что у царя с королем дело общее, одно и то же, и предписывал на будущее время держаться с ним откровеннее и обо всем ему сообщать. В заключение письма Головин обращает внимание Трубецкого на то, как важно было бы, если бы курфюрст сделал приготовления к воинскому походу. Если только возможно, Трубецкой должен постараться побудить курфюрста к такому шагу, много легче было бы тогда вести военные операции под Нарвой. «Государь мой князь Юрья Юрьевич, — писал Головин, — здравие твое, государя моего, купно и всех твоих десница Вышняго навеки счастливо да соблюдет. Письмо, государь мой, присланное от милости твоей ко мне по приезде к себе (т. е. к Трубецкому) Вейда или (?) Темирева здесь мне под Нарвою отдано ноября в 4 день, и о том известно великому государю. Только, государь мой, против того всего отповеди не учиню для того, что дожидаемся к себе по твоему письму особы от курфирста Бранденбурского (т. е. фон Принцена). Только, государь мой, здесь рассуждают, для чего милость твоя не изволил сноситься короля польского с министры, будущими в Берлине, потому что сие дело единое, как царского величества, так и королевского величества, и мнится мне, что о том надобно с ними советовать и что подадут к пользе, надобно им верить, не так, что брандебурским, потому что сие им такожде нужное, как и нам. Что у милости твоей явится впредь, изволишь давать ведать. И зело б сие ныне нужно, хотя б малое что намерение ко обращению воинского походу у вас учинити изволили. Если, мой государь, увидишь буде чем возможно будет всяким образом к сему приводить, изволь потщиться. Возможно, государь, нам сие рассудить, чтоб оттуду начат был некоторой воинской промысл, то б здесь какая сему была легость. О чем подлиннее писать буду впредь; ныне ж, предав здравие твое в сохранении Вышняго, многократно челом бью»[779].

Трубецкой, однако, с такой точкой зрения не согласился и в своем ответе на это письмо от 6 января 1701 г. из Кенигсберга, куда он переехал с берлинским двором на коронацию курфюрста, возражал. По двум причинам он не сносился с польским министром: во-первых, он не имел о том указа; очевидно, при наставлении, которое давалось ему в Москве, этот пункт упустили из виду. А затем и по существу, раз курфюрстом на привезенное им предложение дан был отказ, то решительно все равно было бы — советоваться или не советоваться с польским министром, только дело бы разгласилось. Да, кроме того, курфюрстовы министры говорили ему, что польский король в самом скором времени заключит мир со шведами. «Милостивой мой государь батько Федор Алексеевичь, — писал Трубецкой, — здравствуй на многие лета! Письмо, государь мой, присланное от милости твоей ко мне здесь, мне в Королевце отдано декабря в 30 день, в котором ваша милость изволил ко мне писать, что рассуждают-де здесь, для чего-де ты не сносился короля польского с министры, будучими в Берлине. И я доношу милости твоей, для чего я не сносился с ними: первое, что не имел я о том указу. Также, когда мне отказал курфирст в первой авдиенции в моем деле и с какими окрестностьми, и я из того усмотрел, что мне с ними было советовать, что не советовать, делу бы моему прибыли никакие от того не было, только разве бы лишняя была из того разгласка о моем деле. К тому же еще сказывали мне тогда курфирста брандебурского министры, что король де польской одноконечно хочет помириться вскоре с шведом на нынешних днях»[780].

Насколько дипломатическая игра, предпринятая Петром против Швеции, удалась в Москве и в Гааге, где шведские дипломатические представители совершенно проглядели его воинственные замыслы и военные приготовления, и в самом Стокгольме, где введено было в заблуждение шведское правительство, успокоенное приемом шведских великих послов в Москве, снаряжением ответного русского посольства в Швецию и прибытием туда русского резидента, настолько эта игра, вопреки ожиданиям, не удалась в Берлине. Миссия Трубецкого совершенно не имела успеха. Неудача постигла ее с первой же аудиенции у курфюрста 21 июля, и дело не было поправлено ни двумя следующими аудиенциями, 17 сентября и 4 октября, ни откровенными разговорами с фон Принценом. Выражая большое расположение к царю и готовый продолжать с ним самые дружеские отношения, готовый оказывать ему военную помощь тайно, курфюрст не решался выступить против шведов открыто, опасаясь их могущественных союзников, в первую очередь Англии и Голландии, и боясь испытать участь датского короля. Соглашаясь с тем, что в 1697 г. сам он призывал царя к наступательному союзу против Швеции, он теперь находил, что с тех пор обстоятельства переменились, и считал настоящий момент для действий против Швеции совсем неблагоприятным. Поэтому все предложения царя он отклонял. Для более обстоятельных и убедительных объяснений он отправил к царю фон Принцена, к которому Петр был весьма расположен. 12 октября, как мы только что видели, Принцен выехал в Россию.

XLVI. Петр летом 1700 г. в Москве

Мы должны посмотреть теперь, что делалось в Москве в летние месяцы 1700 г., в то время как князь А. Хилков в Швеции отводил глаза шведскому правительству, князь Ю. Ю. Трубецкой старался о привлечении к союзу курфюрста, а Август II безуспешно осаждал Ригу. 15 июля прибыл в Москву уполномоченный Августа II генерал-майор Ланген, долженствовавший заменить погибшего Карловича. «Я прибыл в Москву 15 июля, — доносил Ланген в первой же своей депеше королю, — после путешествия