с турки получили на 30 лет с нарочитым удовольствованием, и ныне мы при помощи Божьей начали войну против шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижерскую землю генерала-маеора Якова Брюса, также и к брату твоему[766] послали указ же о начатии того дела. Мы в конце сего месяца конечно [Богу извольшу] будем в войске. И ты сколь скоро сие примешь, немедленно объяви курфистршеской пресветлости сие дело от нас, как тебе наказано, и для свидетельства сие письмо покажи, и что мы в том не сумневаемся, что его пресветлость и любовь то исполнить изволит. Piter. Из Москвы, августа в 9 день 1700 году»[767]. Письмо это было отправлено с капитаном Францем Вейде и сержантом Афанасьем Темиревым.

Приведенные выше письма Трубецкого от 27 и 30 июля были получены Ф. А. Головиным в Москве 21 августа. Ознакомившись из них с ответом курфюрста на сделанное ему предложение, Головин счел необходимым возражать против его отказа от наступательного союза и военных действий и предписывал Трубецкому (27 августа) еще раз повидать курфюрста и вновь сделать ему представление о наступательном союзе и о войне со Швецией. По мнению Головина, главным препятствием для курфюрста вступить в войну являлось отсутствие мира у России с Портою; но уже в проекте договора ясно было указано, что до заключения турецкого мира война не может начаться. Теперь дело это кончено, и мир с Портой заключен. Раньше, в 1697 г., в бытность Великого посольства в Кенигсберге курфюрст сам открыто приглашал к союзу против Швеции, что и письменно засвидетельствовано, и, если бы теперь у курфюрста было желание, он мог бы заключить союз и затем начать войну; стоит только начать, остальные препятствия погаснут[768]. С этим письмом Трубецкому отправлена была новая инструкция в 5 статьях о том, что говорить курфюрсту на аудиенции. Прежде всего он должен был напомнить о том, как министры курфюрста в 1697 г. в Кенигсберге явно говорили великим послам о наступательном союзе. Тогда великие послы такого союза заключить не могли, так как царь в союзе с другими государями вел войну с Турцией. Во-вторых, Трубецкой должен был напомнить курфюрсту о том, что оба государя закрепили между собой тайный союз «персонально душами и руками своими, будучи на яхте, что не без-памятно и курфирстову пресветлейшеству». Этот союз обязывает заключившие его стороны искать друг другу всякого добра и друг друга не покидать, и пусть курфюрст изволит приступить к союзу по предложенному ему проекту. Если он, забыв обо всем этом, к союзу не приступит, то пусть, по крайней мере, постарается не допускать насилия посторонних держав над Данией. Если курфюрст и в этом содействия своего не окажет, то это будет отступлением не только от тайного персонального и, как Головин называет его, душевного союза между монархами, но и от формально заключенного тогда в 1697 г. договора, и никогда еще не нарушавшаяся дружба, идущая еще от предков обоих государей, будет нарушена и «презрена»[769].

Капитан Франц Вейде и сержант Афанасий Темирев, выехав из Москвы с царским письмом к Трубецкому 10 августа, прибыли в Гамбург, где тогда находился Трубецкой, в ночь на 11 сентября[770]. Он отлучился из Берлина в Гамбург по совету курфюрста, переданному Принценом, чтобы вернее сохранить тайну своего посольства, о которой он более всего заботился. Дело в том, что его пребыванием в Берлине заинтересовался польский резидент, посылавший к Трубецкому секретаря объявить, что ему указано от короля «советовать», т. е. действовать совместно с ним, Трубецким. Московский посланник, однако, объявить ему своего дела без особого царского указа не посмел. Через Принцена, к которому он обратился в этом случае и который донес о том курфюрсту, последний посоветовал Трубецкому уехать из Берлина куда-нибудь недели на две, в Гамбург или в иной какой город, чтобы успокоить любопытство польского резидента. Для всех будет ясно, что, если он уехал из Берлина, значит, не прислан по делу, а «приехал гулять»; если бы был прислан за делом, не уехал бы. Таить же дело, если бы польский резидент стал о нем спрашивать, курфюрст считал неудобным и недружелюбным по отношению к Августу II. «И я тот совет, — писал Трубецкой Головину, — за благо восприял и для того отъезжал в Амбурк, а бытности моей было в Амбурке и с проездом с две недели». Здесь и застали его Вейде и Темирев. Об их прибытии и о своих шагах, предпринятых им по получении привезенного ими царского письма, Трубецкой уведомил Головина в письме от 24 сентября[771], которое он с некоторыми добавлениями повторил 29 сентября[772]. «Милостивый государь, Федор Алексеевич; здравствуй на многие лета, — читаем мы во втором из этих писем, — известно тебе, государю моему, буди: нынешняго сентября в ночи против 11-го числа в Амбруке Франц Вейд да Афанасей Айтемирев отдали мне письма, которые ваша милость повелел мне отдать. Я те письма у них принял в целости и, прочет, хотел ехать того же часу в Берлин, но не возмог того ради, что не нашел, на чем ехать. И по утру того ж сентября в 11 день, наняв чрез обыкновенную почту до Берлина, и поехал и приехал в Берлин того ж месяца в 15 день и курфирста в Берлине видети не получил того ради, что он был в то время в Голце, от Берлина в 9 милях. И я, наняв фурмана до Голца и приехав в Голц того ж месяца в 17 день, получил курфирста видеть того ж числа и доносил ему о том, что мой всемилостивейший царь и государь получил мир с Пор-тою Оттоманскою на 30 лет с нарочиным удовольствованием. И курфирст, выслушав, мне сказал, что он вседушно о том радуется. И потом доносил я ему, что мой всемилостивейший царь и государь при помощи Божии начал войну противу короны Свейской. И я просил его с великим прилежанием о том, чтобы он показал свою дружбу на деле к моему государю, чтобы изволил начать войну такожде противу короны Свейской немедленно по обязанию своему, как сами между собою с царским величеством его курфирстская пресветлость персонально обязались душами, будучи в Прусех и ради приращения впредь всякие между собою дружбы. И курфирст мне сказал, что желает он его царскому величеству в том зачатом деле счастливого и победительного на шведы окончания. А на прошение мое сказал, что он, курфирст, по его царского величества желанию всегда рад его волю учинить и