здоровые зубы и затем заколачивать их на место. Ему нравилось, далее, катанье на лошадях, когда наездник скакал на рысаке с железной теркой вместо седла. Сиденья в дрожках были из колючей проволоки, а тряска, несмотря на отличные рессоры, оставалась весьма ощутимой, потому что уличные мальчишки из озорства десятками бросались под колеса.

Порезель пишет: здесь никто не подыхает, — он имеет в виду кончину, смерть. Если кому-нибудь на дуэли отрубят ухо или иной член, то в течение восьми дней у пострадавшего отрастает новое ухо, а у отрубленного уха — новый владелец. Читая между строк путевого журнала, который автор вел в целом вполне добросовестно, мы узнаем, что народ данной страны не знаком с феноменом «роды» и не имеет представления о влечении полов в нашем грязном понимании. Тому, кто намерен размножаться, достаточно просто отрезать себе, к примеру, палец или два, а при желании и все десять, и затем выждать восемь дней.

Порезелю однажды тоже явилась мысль о размножении своей особы, впрочем, лишь потому, что он вознамерился основать фабрику колес для извозчичьих дрожек, а фабричных набрать из числа собственных отпрысков, на которых вполне можно положиться, а кстати, и жалованье осталось бы в семье. Он сунул нос в мясорубку, навертел из носа мясных червячков и разбросал будущих малюток в саду, предвкушая свою радость, когда, попивая утром на балконе кофеек, он сможет любоваться отборной юной порослью. Стайка дроздов испортила ему праздник, в первый же день склевав всех детушек.

Так что господин Порезель был рад-радешенек, когда у него вырос новый нос.

Другая дневниковая запись отображает столкновение автора с кузнецом, который по досадной неловкости уронил ему на ногу наковальню. Хотя извозчик не ощутил ни малейшей боли, он, однако, не удовольствовался учтивым «Ах, пардон!» кузнеца и дал ему пощечину, кроме того, всё ещё пребывая в плену чрезмерной обидчивости, столь свойственной жителям его родной страны, Порезель выколол кузнецу глаз. Кузнец бросился наутек, по какой причине — осталось неясным. Но, отбежав на изрядное расстояние, он не замедлил отрубить себе ногу и, согнув её в колене под определенным углом, метнул, подобно бумерангу, который, со свистом описав параболу, отсек Порезелю средний палец на левой ноге. Нимало не заботясь о том, что теперь у него родится ребеночек, извозчик, глухо ворча, поднял палец и бумеранг и запер то и другое дома в ящике комода. Впоследствии он сильно страдал от бессонницы, ибо по ночам ему слышались непонятно откуда доносившиеся леденящие душу крики: «Отоприте! Отоприте!»

В то же время недалекий автор дневника ничего не сообщает об удивительном положении дел в вооруженных силах означенной страны — ведь всякий полководец здесь должен был пребывать наверху блаженства при виде того, как противник рубит его войско в капусту. О нет, наш извозчик только хандрил и тосковал по дому да скучал по сестре, которая задолжала ему тридцать марок и которую он тем не менее искренне любил. Он ломал голову, придумывая, как бы вернуться домой. Напрасно подмигивал он каждой встречной кляче, напрасно заговаривал то с одной, то с другой лошадкой:

— Ну, так как же? Ну, будет, будет тебе, не притворяйся, ведь ты прекрасно меня понимаешь!

Ни от одной клячи не добился он толку. Как-то раз он даже прокрался ночью в конюшню, лег там на соломе и прикинулся, будто спит. Но ничего не произошло, жеребчик только уронил несколько конских яблок, а так как при этом он усердно отгонял хвостом мух, то и Порезелю кое-что перепало, и пришлось ему ретироваться.

Но всё же через некоторое время он как-то исхитрился раздобыть рецепт, чтобы смыться назад на родину, кстати, тем же самым уже опробованным водным путем, и попасть прямо в квартиру сестры. По воле случая сия несколько болезненная девица как раз восседала, когда снизу вынырнул Порезель.

— Фу ты, дьявол! — вскричала она вне себя от возмущения и бросилась вон.

Репатриант был столь обескуражен и разобижен неласковым приемом, что остановился как вкопанный на полпути, потеряв дар речи. В следующее мгновение он швырнул вдогонку сестре свой путевой дневник, гордо выпрямился, дернул за ручку и смылся — туда, в неведомое далеко, где и канул.

ЗАГАДОЧНАЯ ПАСХАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (Отгадка в Яйце)

Кулачных дел мастер ЯЙкоб Пасхен-ЯЙцер на СвЯЙтой неделе заЯЙвился домой пьЯЙный. А Его жена, необъЯЙтная ЯЙдреная тетка, была хозЯЙкой ЯЙичной лавочки, что в Подзатыльном переулке. Она встретила мужа словами:

— Ай-ЯЙ-ЯЙ! 0–5 ты пьЯЙный! Смо-3 у меня! — И горЯЙстно покачЯЙла головой. ПасхенЯЙцер не расте-рЯЙлся:

— КлЯЙнусь всеми свЯЙтыми, я только капельку! По случЯЙю рождества я был на гулЯЙнье нашего объЯЙ-динения вольномыслЯЙщих кулачных мастеров. А там один приЯЙтель потчЯЙвал всех ЯЙмайским ромом в честь первого причЯЙстия своего дитЯЙтка. Вот и пришлось тЯЙпнуть, рЯЙнвЯЙн пили за здоровье одрЯЙ-хлевшей юбилЯЙрши. Не всЯЙкий день ведь отмечЯЙется чье-нибудь девЯЙносто пЯЙтилетие!

Супруга не принЯЙла этого на веру и о-5 сказала:

— Ай-ЯЙ-ЯЙ! Смо-3 у меня!

А говорЯЙщий попугай заверешЯЙл и завЯЙкал: «Ай-ЯЙ-ЯЙ! Ай-ЯЙ-ЯЙ!»-и так раз пЯЙтьдесят крЯЙду. От этого вЯЙканья ЯЙкоб пришел в ЯЙрость, схватил тЯЙпку и перебил все Яйца в лавке. Жена осерчЯЙла и бросилась в полицейский учЯЙсток, обливаЯЙсь желтком, а ЯЙный муж в отчаЯЙнье от содеЯЙнного упал на стул и принЯЙлся горЯЙвать. И всё горЯЙвал и горЯЙвал, горЯЙвал бы и по сей день, но тут попугай — плюх! — и снес ему на колени пасхальное ЯЙчко. Вот и вся история.

ФРИДРИХ ВОЛЬФ

ПРО КУРОЧКУ НЕСУШКУ-ХЛОПОТУШКУ И ВЕЧНЫЙ ЗОВ

Давным-давно известно, что куры только и делают, что хлопочут и кудахчут над своими цыплятками. Это великий природный зов. Он не возникает и не исчезает, ему не научишь, от него не отучишь, он не рождается и не уничтожается. Он просто есть, как есть в мире утренний свет и ночная тьма. Это вечный зов природы.

Однако куры бывают не только черные и белые, есть ещё и пеструшки, и рябенькие, есть на свете не только леггорны, кохинхины, орпингтоны, виандомы, гудамы, плимутроки да минорки, есть ещё и доркинги, и фавероли, и цесарки, и куропатки, и индейки, и хохлатки, куры мясные и куры-несушки, а кроме того, жирные кохинхины и поджарые леггорны, несушки-рекордистки род-айланды и мало несущиеся лангшаны. Вот так же и древний природный зов, врожденный инстинкт насиживанья обладает широчайшим спектром градаций интенсивности своего проявления. И этот столь естественный по своей природе навык может превратиться в настоящую страсть, а то, глядишь, и пороком