— А раньше?

— «Времена меняются».

Зал постепенно заполняли люди. Молодых было мало, стариков тоже. Ровесники Каллума, люди чуть моложе — все одетые в тёмное, порой с кричащими надписями на мешковатых кофтах и футболках; никого с компьютерами или коммуникаторами. Один молодой человек принёс с собой портативный музыкальный проигрыватель и, сев за столик в углу с кружкой пива, вставил в уши наушники. Многие пришли с музыкальными инструментами и, раскрыв футляры, начали их настраивать. Уборщица освободила сцену, некоторые оставляли свои инструменты прямо там.

Пит, бармен, сделал музыку из динамиков тише, и теперь Алессандро еле-еле мог разобрать слова. Каллум рассказывал что-то про музыку, его речь осталась чистой и голос твёрдым, словно он и не пил вовсе, порой он улыбался и шутил, взмахом руки приветствуя знакомых, но Алессандро всматривался в его лицо и рефреном слышал слова, сказанные тем же самым тоном: «мы все погибнем из-за этого, из-за других, из-за тебя, ты — другой, мы все погибнем…»

Это лицо, бледное, усталое, дни за зашторенными окнами дома, думал Алессандро, за этим столиком с виски и грустной стародавней музыкой, — это лицо он помнил румяным, вымазанным в грязи, в боевом камуфляже, в пакистанской ночи… оно просило помощи, просило что-то сказать, но Алессандро не знал, как ему помочь.

Он считал секунды, слушая Каллума, и знал, что этим же вечером купит себе билет на утренний рейс и улетит, потому что сил выстоять эту вахту у него нет.

Как просто было смотреть в глаза убийц и чудовищ, как легко было всё тогда, и как прав был Каллум, когда говорил, что война его погубила! Но только не та война, в которой он участвовал, — а наоборот, та война, на которую он не попал, пропустил, на которой должен был погибнуть, но погиб вне её, и теперь словами «мы все погибнем» подводил черту под своей жизнью. Единственный вопрос оставался Алессандро не ясным: а жив ли он сам, не погиб ли он сам тогда в Таиланде, а теперь обратился в призрака и странствует по могилам товарищей, вечно молодой и полный скорби?

…Каллум вспоминал операцию по освобождению заложников в Ашхабаде, когда командир их отряда, ворвавшись в дом, где мрази держали на прицеле троих детей, закрыл их своей спиной. Он улыбался, пока пули бились в броник в упор и пока мразей не изрешетил вошедший следом Громила. Командир тогда погиб, был посмертно награждён, а новым командиром поставили Алессандро. Это было за полтора года до Таиланда. Каллум упустил много деталей — например то, что там явно была ошибка снайпера, он дал неверную информацию о количестве мразей в комнате, а руководство операцией лежало на русских, и они слишком поторопились со штурмом… Алессандро не поправлял Каллума и слушал, когда к ним подошёл молодой человек в синей футболке и бежевых штанах, с шрамом от уха до шеи.

— Ёширо Лесли, — представился он, — много слышал про вас от Каллума. Рад за вас!

— Спасибо, — улыбнулся Алессандро, и Ёширо отошёл к своим друзьям за соседний столик.

— Парень божественно играет на саксе, — заметил Каллум. — Настоящий талант.

— Что у него за шрам? — спросил Алессандро.

— Вырезал компьютер, — поморщился Каллум. — Он жил в Японии, у него мать оттуда… Без согласия парня взяли и вживили ему компьютер в голову.

Алессандро кивнул.

— Это обычная история, — сказал Каллум. — Не удивляйся. Многие, ну, по крайней мере из тех, с кем я общаюсь, через это проходят… Сначала восторг, безграничные возможности, знаешь, когда компьютер всегда под рукой… а потом понимаешь, что это не он в тебе, а ты в нём… Этот шрам сейчас легко залечить, но Ёширо почему-то не хочет.

— Оставил как знак?

— Вроде того… Ну, или девочкам нравится, — рассмеялся Каллум. — Он не то что я — он пользуется Сетью, даже состоит в каком-то клубе… не знаю точно, его организовал какой-то аноним под ником «Мандела».

— Мандела? — хохотнул Алессандро.

— Ага, — Каллум запил вкус этого имени виски, — парень, видимо, раньше работал на Голда, знаешь, эту корпорацию, которая заведует НБп… и теперь сливает всякие секретные документы о проектах Голда и намерениях «новых людей»… Те очень его хотят поймать, но пока у них не выходит, что наталкивает на мысль… что мистер «Мандела» сам и есть их проект.

Музыка остановилась, в зале потемнело, и на освещённую сцену поднялись трое. Одним из них был Ёширо со своим саксофоном. Зазвучала знакомая мелодия, темнокожий солист запел о зелёных деревьях, красных розах и о том, что это всё — для нас двоих.

«И я говорю себе — как прекрасен мир!» — пел он, и Каллум подпевал, беззвучно шевеля губами.

Вскоре Алессандро ушёл — Каллум проводил его до пересечения с Гордон-стрит, откуда по Ботуэлл-стрит Алессандро за пять минут добрался пешком до своего «Хилтона». Он не хотел, чтобы Каллум знал, в каком он живёт отеле, и отделался невнятным «в каком-то трёхзвёздочном, не знаю, здесь недалеко».

Сказал, что, наверное, улетит завтра же, и Каллум вежливо предложил встретиться с утра. Алессандро сказал «посмотрим», Каллум не настаивал. На прощание они не обнялись, а тихо пожали друг другу руки. Каллум вернулся в клуб, а Алессандро шёл по широкому тротуару Ботуэлл-стрит, по подсвеченному ночному Глазго, и сильнее всего на свете хотел оказаться в Швейцарии, среди тихих гор и молчаливых людей.

Служащий отеля заказал ему билет. Следующим утром он сел в самолёт и улетел обратно в Швейцарию.

На следующий день он долго не мог заснуть. Его бросало то в жар, то в холод; он несколько раз вставал с кровати и открывал окно, высовывал голову и дышал морозным воздухом, окидывая взглядом ночную долину с парой-тройкой редких светящихся окон. Алессандро замерзал, закрывал окно, ложился обратно в кровать, скидывал с себя одеяло и смотрел в потолок, чувствуя, как тепло от электрического камина на первом этаже, взобравшись по лестнице, обволакивает его голое тело, белые руки и ноги, впалую грудь, еле выступающие мускулы…

Он много ходил, каждый день делал полноценную зарядку и занимался ещё пару часов днём — болезненная худоба отступала, атлетическая форма возвращалась. Алессандро подолгу стоял перед зеркалом, изучая своё тело, выискивал на нём рубцы и шрамы, и, не найдя, не мог поверить, что по биологическим часам Таиланд был всего полгода назад. Казалось, всё произошедшее — чья-то дурная шутка… Как в одном старом фильме, где герой не мог разобраться в своих воспоминаниях и оказывалось, что прошлое, которым он дорожил, спроектировано на компьютере и вживлено ему в голову, а его настоящая жизнь была совсем другой…

С современным уровнем технологий, думал Алессандро, такое вполне возможно, так почему я верю себе, верю своим воспоминаниям о жизни до пробуждения в капсуле, верю Каллуму, Громиле и Беатрис, если всё это может быть зачем-то поставленным для меня спектаклем, а они — нанятыми артистами…

Такие мысли часто посещали его — их разгонял сон, обычно приходивший с первыми лучами рассвета; дни становились длиннее, солнце навещало его спальню с каждым днём всё раньше, и в конце концов демоны ночных мыслей отступили, их место заняли сновидения, не кошмары, но странные сны.