litbaza книги онлайнДетективыПокаяние «Иуды» - Ахмет Хатаев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 139 140 141 142 143 144 145 146 147 ... 193
Перейти на страницу:

— Долго ли они с ними будут возиться? Мне же ехать надо.

— Им час понадобится на все эти дела.

— Понял. Спроси у Маликова заодно, что будете делать с баблом?

— Сколько его?

— Четвертак, я их уже передал с письмами.

— Хорошо, дам знать через Любу, жди, — уже весело произнес Артем и отключился.

— Эди, вам и на самом деле его не жалко? — удивленно промолвила Люба. — Вы с ним так грубо говорили.

— Люба, хотите, я отвечу вам словами поэта Семена Гудзенко? — спросил Эди, неожиданно вспомнив его стихотворение «Мое поколение», написанное в 1945 году, произведшее на него в свое время неизгладимое впечатление мощью правды о тяжелой солдатской доле.

— Вы и стихами увлекаетесь? Я-то, грешным делом, думала, что вас, кроме контрразведки, каратэ и женщин ничего не интересует?! — с какой-то укоризной в голосе вымолвила Люба, стрельнув в него испытующим взглядом.

— Такими стихами, как это, сочащимися болью за судьбу солдат той страшной войны, не увлекаются. Их принимают сердцем и помнят всю жизнь с первого прочтения, потому что они написаны, нет, исторгнуты из глубин сердца автора, — взволнованно сказал Эди, чем вконец удивил ее.

— К сожалению, я не знаю этого поэта. Извините, если можно, прочтите что-нибудь, — попросила Люба без следа иронии.

— Хорошо, я попробую, — сказал Эди и продекламировал:

…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
…это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты…

Эди замолчал. Люба смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто увидела его впервые.

— Тяжелые слова и процитировали вы их так, что просто в дрожь бросило, — встрепенулась Люба, словно освобождаясь от наваждения, охватившего ее после строк о суровой правде войны.

— Согласен, они тяжелые для восприятия, но вслушайся, сколько в них солдатского достоинства и уверенности в своей правоте, — произнес Эди и процитировал некоторые выдержки из стиха.

— Думаете, Артем вас понял? — смущенно улыбнулась Люба.

— Даже не сомневаюсь. Ему же изначально говорили, какой груз ответственности он берет на себя, соглашаясь работать в контрразведке.

— Но из-за неурочного прихода этого шпика и последовавшего за этим разбирательства он несколько растерялся, чем и был вызван мой вопрос.

— С Марком все, слава богу, обошлось, сейчас главное — чтобы с письмами не затянуть. Мне же еще надо съездить в Кунцево за Еленой.

— Я завидую ей, она же поедет с вами, — грустно промолвила Люба.

— Когда все это завершится, мы поедем в Крым, — весело произнес Эди, взглянув в ее глаза в градинках слез.

— Эди, прошу вас, не обманывайте ни себя, ни меня, ведь такое невозможно. Вам не удастся в скором времени оторваться от дел.

— Любонька, — прервал он ее. — Давай хоть помечтаем о таком дне.

— Хорошо, согласна, — грустно заметила она и тут же неожиданно спросила, видимо, чтобы поменять тему разговора: — Хотите, я приготовлю для вас кофе?

— Хочу, — весело ответил Эди. И стал наблюдать, как она неторопливо, иногда бросая взгляды на него, будто хотела убедиться, что он на прежнем месте, стала варить кофе.

Между тем Эди включил телевизор и, пролистав несколько каналов, на которых вышколенные дикторы без всяких эмоций вещали о достижениях перестройки и антиалкогольной политики партии, выключил.

— На Лубянке тоже не смотрят и не слушают этот бред, — небрежно обронила Люба, ставя на столик поднос с кофеваркой и чашками.

— Там знают, как надо? — спросил Эди, берясь за ручку кофеварки, чтобы разлить напиток по чашкам.

— По крайней мере, знают, что из-за борьбы с алкоголизмом нельзя вырубать виноградники. Они-то тут при чем?!

— Не думаю, что там не смотрят политические программы последнего времени только по этим причинам, — произнес Эди. При этом подумал, что, оказывается, все обстоит значительно хуже, чем он полагал, если в стенах головного штаба вооруженного отряда партии не желают слушать передачи о ее новых революционных делах и тем более называют их бредом. Но, посчитав нежелательным развивать эту тему, заметил: — Видно, есть и другие причины, но стоит ли нам домысливать по этому поводу? Давайте лучше о чем-то прекрасном поговорим.

— А-а! Вы еще и осторожный? — рассмеялась Люба.

— Нет, просто не хочу нагружать ваш слух всякими глупостями и рассуждениями о политике. Ни к чему все это? Ведь в мире есть столько тем о красоте жизни и любви. Хотите, расскажу о картине, которая висит в холле дома, где мы встречались с зампредом?

— Очень хочу. Она меня заворожила своей таинственностью, — с трепетом в голосе промолвила она, удивленно посмотрев на Эди.

После того как Эди рассказал ей о шедевре Куинджи, Люба спросила:

— Странная у него фамилия, кем был Куинджи и какие еще картины написал?

— Я читал, что его фамилия на турецком означает «золотых дел мастер», что с трех лет он остался сиротой. Неизвестно, где и у кого учился. Его звали Архипом, а по отчеству Ивановичем. В Санкт-Петербурге появился, когда ему было уже двадцать шесть и поступил в Академию художеств при конкурсе в тридцать человек на одно-единственное место. Затем бросил ее и стал писать картины как умел. Он любил все необычное. То, что не всякий художник способен заметить. Например: как встает туман над рекой, как сверкает иней, как зимой рано поутру совсем розовыми становятся сугробы и многое другое.

— Эди, вижу, вы просто влюблены в него, — восхищенно заметила Люба, подливая ему в чашку приостывшего кофе.

— Вы правы, мне очень нравятся его картины. Да и человеком Куинджи был замечательным, впрочем, как и все художники, выросшие в нужде. Его биографы пишут, что Архип Иванович видел много горя и нужды. Но не стал от этого злым и черствым. Берег каждую копейку, но при этом был очень щедрым. Помогал другим людям: кому даст денег на учебу, кому на лекарства. И главное, старался так сделать, чтобы не знали люди, кто им помогает. Думаю, за такую человечность бог ему и помогал создавать шедевры, — увлеченно выпалил Эди.

— А какие его картины вам больше нравятся? — не выдержала Люба. — Расскажите о них, у вас так необычно это получается.

— Куинджи был влюблен в величавый Днепр. Он писал его в разное время суток. О «Лунной ночи…» я рассказал. Не уступают этой картине его «Днепр утром», «Вечер на Украине», «Украинская ночь». И в каждой работе беленые стены украинских хаток и божественное сочетание неповторимых куинджевских красок, в которых живут мгновения и вечность в непреходящей гармонии. Есть у него и картины, отражающие величие природы Кавказа, — это «Эльбрус» и «Дарьяльское ущелье».

1 ... 139 140 141 142 143 144 145 146 147 ... 193
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?