О состоянии усадьбы она пишет: «Дом совершенно обветшал; сад великолепен, окрестности бесподобны — это приятно. Не хватает только лошадей, чтобы нам здесь окончательно понравилось — поэтому, пожалуйста, пришли нам их незамедлительно, а также и деньги». Последний раз дом в Михайловском приводили в порядок в 1829 году, после чего, как считали родители Пушкина, наблюдавшие за его ремонтом, он стал похож на дачи Черной речки. Но если на даче, снимаемой Пушкиным в Новой Деревне, было 15 комнат, то в Михайловском, даже считая переднюю, — всего шесть. Жить в них двум сестрам и четверым детям с нянями было тесно. А если там же размешался и отец Пушкина или селили приехавших гостей, то дом и вовсе был переполнен.

Свое первое письмо брату из Михайловского Наталья Николаевна заканчивает сообщением: «Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина. Г-жа Осипова была так любезна одолжить мне свой экипаж». Впервые Наталья Николаевна с сестрой Александриной и детьми посетила могилу Пушкина в первоначальном ее виде, со скромным деревянным крестом, какой она запечатлена на рисунке П. А. Осиповой и на знаменитой гравюре 1838 года.

К этому времени в Святые Горы уже был доставлен памятник на могилу Пушкина. Он был заказан вдовой еще в конце 1839 года, а работу над ним А. Пермагоров закончил в ноябре 1840-го. Однако установка его была отложена до приезда Натальи Николаевны, которой самой хотелось за ней проследить. Потребовалось извлечь из земли гробы с телами Пушкина и его матери, чтобы поместить их в специально устроенный кирпичный склеп, а также соорудить цоколь и железную ограду. Под цоколь на глубину двух с половиной аршинов был подведен каменный фундамент. Только после этого мог быть установлен сам памятник. Надпись была выбита на гранитном основании, на котором возвышался беломраморный обелиск с помещенными по углам лотосами — символами вечной жизни и с перекрещенными гаснущими факелами над аркой, усеянной звездами; под ней помещена урна, полуприкрытая покрывалом, чтобы душа могла покинуть этот символический сосуд смерти и устремиться к небу. Установка памятника продолжалась до августа.

И сооружение памятника, и жизнь в деревне, где многое приходилось покупать на стороне, требовали денег, которых, как всегда, не хватало. Дмитрий Николаевич обещал прислать в деревню две тысячи рублей, но сколько ни напоминала ему об этом сестра, деньги так и не были высланы. Слабо надеясь на брата и понимая, что своих средств не хватит, Наталья Николаевна перед отъездом из Петербурга заняла 1375 рублей у Вяземского, но одновременно дала ему поручение подыскать квартиру, так что нужно было высылать задаток. Брать в долг пришлось и у тригорских соседей, и у отца Пушкина. Сергей Львович приехал в Михайловское задолго до Натальи Николаевны. 23 мая в Михайловском отметили день рождения младшей дочери Пушкина, Натальи, которой исполнилось пять лет, и 71-й, а на самом деле 74-й день рождения ее деда. Всю жизнь он убавлял себе три года: родившись в 1767 году, во всех официальных бумагах указывал 1770-й.

Пятого июня Наталья Николаевна пишет брату: «Хочу еще надоесть тебе с одной просьбой, но мне уже не так тяжело к тебе с ней обратиться. Не забудь о запасе варенья для нас; я не могу его сделать здесь, потому что тут почти нет фруктов; ты нам не откажешь, не правда ли, мой добрый братец?» В саду, который так нравился Наталье Николаевне, росли одни яблони (Пушкин писал: «У меня в саду плоды наливные, золотые»), В описи 1838 года значилось: «При сельце Михайловском находится Аглицкой сад с прудом, но по малому количеству фруктовых дерев доходу не приносит».

Так как хозяева жили в Михайловском наездами, а управлялось оно старостами из крепостных крестьян, то и доход приносило небольшой. Теперь забота об имении легла на плечи Натальи Николаевны. Ей впервые пришлось выступить в роли помещицы. Из письма в письмо она настойчиво повторяет брату просьбу навестить ее в Михайловском: «Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажется, однако, что здесь всё идет, как Бог на душу положит. Говоря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйством. Просматривая счета конторы, я прежде всего поняла, что это имение за 4 года дало чистого дохода только 2600 руб. — Ради бога приезжай мне помочь; при твоем опыте, с твоей помощью я, может быть, выберусь из этого лабиринта».

Дмитрий Николаевич так и не собрался в Михайловское, да и писал сестре нерегулярно. Зато в конце июля проездом, отправляясь за границу на воды для лечения жены, завернул Иван Николаевич. Еще в декабре 1840 года в чине ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка он уволился со службы «по домашним обстоятельствам». О посещении брата и невестки Наталья Николаевна сообщила Дмитрию: «Их приезд был для нас неожиданностью, а пребывание только в течение двух дней нас крайне опечалило. Мари очень плохо себя чувствовала, очень устала, но три ночи спокойного сна у нас ее немного подбодрили, и она была в состоянии продолжить путешествие. Здоровье Вани, мне кажется, тоже не блестяще, и хороший климат, я полагаю, ему так же необходим, как и жене. А сейчас мы находимся в ожидании Фризенгофов, которые собираются провести недели две с нами. Они будут постоянно жить в Вене; к счастью для нас, наш уголок лежит на пути за границу. Это доставляет нам радость, но также и печаль расставания со всеми нашими друзьями. Прощаясь с Ваней, мы имели надежду через некоторое время снова встретиться; совсем иное дело — Фризенгофы, нет шансов, что мы когда-либо увидимся, поэтому последнее прощание будет еще печальнее. Мы связаны нежной дружбой с Натой, и Фризенгоф во всех отношениях заслуживает уважения и дружеских чувств, которые мы к нему питаем».

Могла ли Наталья Николаевна, писавшая эти строки, думать, что через несколько лет они не только увидятся, но и породнятся с бароном Фризенгофом посредством его брака с Александрой Николаевной после ранней смерти его первой жены? Пока же Густав Фризенгоф с женой Натальей Ивановной, ее приемной матерью графиней Софьей Ивановной де Местр и полуторагодовалым сыном Грегором пробыли в гостях у Натальи Николаевны две недели августа 1841 года.

Наталья Ивановна Фризенгоф получила хорошее домашнее образование, неплохо рисовала, чем обязана приемному отцу, художнику. Во время пребывания в Михайловском она зарисовала всех обитателей усадьбы и их соседей в альбом Натальи Николаевны, подаренный ей Вяземским. Самый знаменитый ее рисунок запечатлел всех четверых детей Пушкина за покрытым скатертью столом. Они размещались не по старшинству; в центре сидели девочки, а по сторонам мальчики. Стол был накрыт к завтраку на свежем воздухе: на нем видны крынка со сметаной и тарелки с яйцами и деревенским сыром.

Другой трогательный рисунок запечатлел 17 августа Наталью Николаевну со старшей дочерью Марией прислонившимися к молодой березке. Мать и дочь представлены в профиль, спиной друг к другу; первая — со скромной прической с узлом волос на затылке, в длинном домашнем платье с передником; вторая — с палочкой в руке, наполовину скрытая фигурой матери. Младший сын, Григорий, нарисован 15 августа сидящим верхом на ветке дерева, а старший, Александр, изображен 24 августа со спины опирающимся на балкон. С этого балкона открывается вид, запечатленный некогда Пушкиным: