Покрутив ручку настройки, он поймал Берлин, который в этот час вместо речей фюрера передавал романтическое оркестровое танго. Пусть пишут: слушает Берлин.

«А пастор сам какой-то странный. То кричит: «Хайль Гитлер!», то вдруг приглашает евреев и атеистов под свои знамена, чего Гитлер бы не одобрил. Кстати, Гитлер католиков не очень-то уважал, помнится, хоть и не преследовал. Чего ж у них общего-то? Теория заговора? Он в нее верит или так, использует, чтобы Даллеса свалить? И вообще, что же наш политпрос-то советский так слабо про этого Кофлина, а?»

Виктор попытался вспомнить, что он еще когда-либо читал про эту фигуру; выяснилось, что пастора упоминал только Синклер Льюис, да еще был эпизод в какой-то вышедшей недавно книжке, художественной, названия которой Виктор не помнил. Там к этому пастору подходит негритянка и просит исповедовать умирающего отца, а он ей так сказал еще, типа, нечего мне делать, кроме как к старому негру ходить.

«А ведь Кофлин не мог так сказать! – вдруг мелькнуло у него в голове. – У них же эти, афроамериканцы, которые еще не афроамериканцы, – стратегический электорат. Что он, дурак, что ли, компромат на себя делать? И что же выходит? Как минимум автор написал по ангажированным источникам. А вот о том, что он банкиров хотел прижать, – ни слова. Почему? Наверное, потому что был против коммунистов. А почему он был против? Потому что видел в них посягательство на любую собственность, наверное. Защищал же он священное право тратить свои, кровные, заработанные, по своей воле, без всяких там займов и взносов в общества. И вот это, кстати, в Союзе приняли бы очень даже близко… Что дальше? Получал информацию из германского министерства пропаганды. А тут еще, оказывается, и от спецслужб получал. И как же это все уживается? Католицизм, патриотизм, создание среднего слоя, на который опирается демократия, и тут же Гитлер с Геббельсом?..»

Виктора внезапно осенило предположение, что Кофлин просто боится развала Америки.

А если кто-то чего-то боится, значит, им можно манипулировать.

«Получается, что Даллес должен видеть в Кофлине германского агента влияния, которым манипулируют, играя на страхе кризиса, ну и коммунизма тоже. А Кофлин должен видеть в Даллесе-младшем агента влияния банкиров, продвинутого во власть на их деньгах. Великолепно. Главное, в методах борьбы они не будут стесняться. Особенно сейчас, когда им бросили такую кость. Может, у Сталина была двойная комбинация? Надавить на Гитлера угрозой от Лонга – и тут же заставить верхушку Лонга передраться, чтобы задержать создание бомбы? Это объясняет, почему меня оставили здесь…»

Солнце клонилось к закату. Мечтательные немецкие танго создавали с заходящим солнцем, жарким сухим ветром из приоткрытого окна и запахом роз некое трогательное единство. Хотелось жить только этими минутами, пить их неторопливо, как марочное вино, отдаваясь их вкусу, и не думать, что будет дальше. Впереди пока ничего хорошего не просматривалось.

«И, кстати, пастор переводчика-мужика оставил, а здесь практически все спецслужбы пытаются установить влияние на контактера через интим. Пастору религия запрещает подсылать женщину или у него неправильная информация?»

Стоило только Виктору об этом подумать…

– Можно войти?

На пороге стояла молодая дама, довольно высокая для этого времени, загорелая (дык климат-то!), светлые волосы зачесаны назад и заплетены в косички, светлая блузка и – немного линялые джинсы. Так что можно было по прикиду отнести к семидесятым. Впрочем, Виктора это как раз не удивило: ну американцы, значит, джинсы. На шее виден крестик. Слова произнесла по-русски.

«Ну вот, кажись, все в порядке. Хотя это уже развращает».

– Собственно, вы уже вошли. Здравствуйте. Меня зовут Виктор Сергеевич. Можно просто Виктор, поскольку мы в США.

– Простите, журналистская привычка. Здравствуйте. – И она протянула руку Виктору. – Сьюзан Эшли, корреспондент журнала «Общественное правосудие». Можно просто Сью.

– Sweet Sue?

Сью слегка зарделась:

– Это комплимент?

– Это из будущего фильма. Лет через двадцать снимут. Комедия, про женский джаз.

– Но я не возражаю, если это будет и комплимент. Кстати, Босс снимался в ролике с женским джазом перед выборами.

– Он переодевался в саксофонистку? – удивленно спросил Виктор, и только потом дошло, что «Some Like It Hot», или «В джазе только девушки» в советском прокате, – это ремейк немецкой ленты «Фанфары любви» и реальных прототипов в Америке не имеет.

– Ну что вы. Он сидел на стуле и подпевал оркестру. Собственно, у нас есть замысел выпускать еще и русское издание, и, скажу по секрету, меня думают назначить его редактором. У нас, то есть у меня, пока штат еще не набран, возникло несколько вопросов. Первый из них – как лучше перевести название на русский. Мои знакомые иммигранты считают, что «Общественное правосудие» звучит для русских суховато и слишком по-интеллигентски, а у нас журнал для широких масс. Вот, взгляните на американское издание. – И она протянула Виктору глянцевый журнал.

«Ну да, «Соушел джастис». Которым наша пропаганда пугала, как фашистским изданием. Как там писали – откровенная, бесстыдная демагогия и слишком очевидная».

Виктор полистал журнал. Свастики вроде не было. Тут вообще все или называют себя фашистами, или их называют, сам черт не разберет.

– Так как бы вы перевели название?

– «Социальная справедливость».

Это был, между прочим, один из вариантов дословного перевода пугающего звукосочетания «Соушел джастис».

– Отлично, подойдет. Какие бы вы еще хотели дать рекомендации по стилю русского издания?

– Рекомендации? Ну, насколько я понимаю, основная линия журнала – это пропаганда общественного строя, где государственные интересы важнее личных? Или я ошибаюсь?

– Конечно, ошибаетесь! Приоритет прав государства над правами личности – это коммунизм! А у нас – приоритет прав личности над правом денег!

– Подождите, я действительно что-то путаю. Но ведь приоритет государства над личностью – это не у коммунистов, а у Муссолини, который преследовал коммунистов.

– А при чем тут Муссолини? У нас же не итальянское издание, а русское.

– А у коммунистов приоритет над личностью общественных интересов, а не государственных.

– Виктор, вы из другого будущего?

– Да.

– Может, там и коммунизм другой? У Троцкого коммунизм – это полное бесправие личности перед государственным капиталом, то есть попытка продлить существование загнивающего империализма, заменив банкиров на военную диктатуру чиновников. Рабочий при коммунизме получает лишь жалкий минимум, как и при капитале.

«Это что же, выходит, Троцкий и есть первый дуче? Ничего не понимаю».

– Сью, то, что я скажу сейчас, – это не красная пропаганда, это правда, вся правда и ничего кроме правды. Я вырос в стране, где было бесплатное и всеобщее образование десять классов. После школы я бесплатно учился в вузе, получал стипендию, в пересчете на доллары сорок четыре в месяц. Все могли получать медпомощь в поликлинике, в больнице. Нашей семье дали квартиру в панельном доме, без роскоши, но отдельную квартиру. В отпуск на юг к морю ездили. Что еще? Безработицы никакой не было. Ну не все, конечно, идеально было, и чтобы квартиру получить, ждать надо было, и вечно чего-то не хватало, но, во всяком случае, пытались…