— Предоставьте мне.

— Ах! Элеонора… Эту, когда мы ее посадим туда, куда она хочет сесть, не так трудно будет уничтожить, как маркизу де Монсо!

— Надеюсь.

— Она очень порочна, эта Анриэтта, — с презрением продолжал Замет, — даже не умеет себя держать! В ту минуту, когда она хочет свергнуть женщину, которая держит себя так хорошо! Но берегись, Элеонора, компрометировать ее с Эсперансом слишком рано.

— О! не бойтесь, — улыбаясь, сказала итальянка.

— Видишь ли, минута хороша для нас; король поддается; она его околдовала, несмотря на то что она такая дрянь. Вчера он потихоньку спрашивал Пия о ней; мало того, послал ла Варенна осведомиться о здоровье этих дам. Дело идет, не будем ему мешать.

— Не бойтесь ничего, говорю я вам, синьор Замет. Сперанца слишком очарователен, для того чтобы я позволила этой француженке захватить его. О нет… бедный, милый Сперанца, она не завладеет им.

— Ты его приберегаешь для себя, не правда ли? — спросил старый флорентиец с двусмысленным смехом.

— Это самое большое счастье, какое только может с ним случиться. Но я слышу там хохот…

— О, вино такое славное!

— Такое же, как хозяин. Он идет, он идет!

— Я бегу.

— Напротив, оставайтесь. Я предпочитаю не секретничать.

— Но кто ты для него, я должен это знать.

— Я Элеонора Галигай, жена Кончино, состоящая под покровительством Марии Медичи.

Замет сделал движение ужаса.

— Несчастная! — вскричал он. — Ты сказала ему это имя?

— Надо же было показать ему, что я не испанка и не авантюристка, недостойная его покровительства.

— Но он может догадаться, что ты служишь здесь принцессе.

— Как! Ведь и вы также флорентиец и в то же время добрый приятель короля и маркизы де Монсо, так как вы будете новым приятелем мадемуазель д’Антраг и всех других до тех пор, пока…

— Молчи, он может услыхать.

Эсперанс подходил, отыскивая итальянку. Он увидал ее под руку с Заметом, которого захватила эта хитрая женщина.

— Как! — весело вскричал он. — Синьор Замет, вы уже поймали на лету флорентийскую горлицу.

— Флорентийские горлицы, синьор Сперанца, — перебила Элеонора, оставив руку Замета и взяв за руку Эсперанса, — белые с розовыми глазками, а я черная, с глазами еще чернее. Я ворона.

— Эта девочка, — сказал Замет, — захотела прийти сюда насильно. Она здесь, вы хозяин дома, и я оставляю вас.

— Она в безопасности со мной, — сказал Эсперанс, смеясь. Элеонора бросила на него странный взгляд, как бы упрекая его в этих словах, которые другую успокоили бы. Замет поклонился и ушел.

— Вот я к вашим услугам, — сказал Эсперанс, — но прежде позвольте мне задать вопрос.

— Извольте.

— Замет сказал мне, что вы желали быть у меня, а приметив меня, вы вскричали, как будто не ожидали меня видеть.

— Это правда.

— Когда так, это довольно странно.

— Я не опровергаю. Но вы меня выслушаете, не правда ли? — Говоря эти слова, она нежно пожимала руку молодого человека.

— Я пришла, — продолжала она, — оказать вам услугу или, по крайней мере, избавить вас от неприятности.

— Благодарю.

— Вы не подозреваете, какое участие вы мне внушаете… это признательность.

— Добродетель великодушных сердец.

— Я с нетерпением искала случая заплатить мой долг; случай представился, я пользуюсь им.

— Но вы все-таки мне не объясните, — сказал Эсперанс, — каким образом вы пришли оказать мне услугу, не зная, что вы идете ко мне.

— Не будем слишком распространяться об этом, это повлечет бесполезное рассуждение. Будем смотреть на результат. Однако я хочу быть с вами откровенна, потому-то, видите ли, синьор Сперанца, когда говоришь с вами, начинает ум, потом вмешивается сердце и прогоняет ум.

— Добрая Элеонора!

— Итак, я говорю, что я пришла сюда избавить вас, по всей вероятности, от неприятности.

— А!

— Да, я шла к хозяину этого дома с некоторыми идеями и с некоторым поручением.

— Скучным?

— Конечно. Когда я вдруг увидала Сперанца, лицо которого никогда нельзя забыть, тогда мои идеи переменились; вместо неприятности я приношу услугу.

Элеонора, не довольствуясь тем, что держала Эсперанса одной рукой, оперлась на него обеими руками, такими же красноречивыми, как и ее глаза.

— Мне поручили, — сказала она, — спросить у хозяина этого дома… заметьте, не у Сперанцы.

— Спросить?..

— Какую женщину он любит, — медленно произнесла итальянка, погрузив свой блестящий взгляд в ослепленные глаза Эсперанса.

Он быстро оправился, но его волнение не укрылось от Элеоноры.

— Сперанца, — сказала она с волнением, — ты не принужден мне отвечать.

— Этот вопрос, мой прекрасный друг, изменяет свою важность, смотря по тому, кто делает его. Вы делаете его?

— Я не говорю, что у меня нет на это желания, Сперанца, — отвечала она страстным тоном, — но я слишком вам предана, для того чтобы лгать. Это не значило бы оказать вам услуги. А вы уверены, не правда ли, что я хочу оказать вам услугу и должна.

— Я буду вам признателен, — сказал Эсперанс с волнением, потому что он старался скрывать любопытство, которое этот вопрос возбуждал в нем.

Кто в самом деле старался узнать имя той, которую любил Эсперанс? Кто мог читать и, может быть, уже прочел это сладостное и ужасное имя в глубине его сердца?

— Вы будете мне признательны за это? — спросила Элеонора с неопределимым жаром, который она почерпала, сама не отдавал себе отчета в том, в глазах Эсперанса и в соприкосновениях с ним, — скажите, что вы будете мне признательны за это.

Он взял руку итальянки и поднес ее к губам. Она побледнела, и жгучий ток пробежал по ее жилам и зажег их, как один из тех ядов, которые поражают мгновенно.

— Для меня будет невозможно сопротивляться вам, когда вы мне приказываете повиноваться, — прошептала она, — вы желаете знать, кто меня послал расспросить вас. Клятва не допускает меня произнести ее имени… но сделайте, что я вам скажу, и вы узнаете.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Я немножко ворожея, — сказала она, — не забывайте этого. Вот человек несет факел; это, наверно, один из ваших лакеев?

— Да, и именно неаполитанец; он вас поймет.

— Прикажите ему сделать то, что я скажу.

Эсперанс позвал лакея и шепнул ему несколько слов.

Этот человек почтительно подошел к Элеоноре, которая в свою очередь сказала ему на ухо: