— Ну, брат Робер, — сказал Крильон, с нетерпением желая приступить к делу, — скажите нам, что привело вас сюда?

— Удовольствие вас видеть.

— Это конечно, а потом?

— Мне кажется, что лицо любезного брата печально, — перебил Эсперанс.

— Я действительно печален, — отвечал женевьевец.

— Почему?

— Я сейчас из Лувра и нашел короля в большом отчаянии.

— В большом отчаянии? — вскричали в один голос и Эсперанс и Крильон.

— Конечно… Неужели вы думаете, что возобновление междоусобной войны во Франции безделица?

— Ах, боже мой! — сказал Крильон. — Где же междоусобная война?

— Теперь в Шампани, кавалер, завтра в Лотарингии, послезавтра везде.

— Но кто ее затеял?

— Новый Валуа.

— Этот мошенник ла Раме?

— Он будет короноваться в Реймсе.

— С ума, что ли, вы сошли, брат мой? — вскричал кавалер так громко, что разбудил Понти. — Ла Раме будет короноваться в Реймсе?

— Ла Раме! — пробормотал Понти, отыскивая шпагу оцепеневшею рукой.

— Сделайте милость, расскажите нам, как это возможно, — просил Эсперанс монаха, который только этого и желал.

— Ла Раме или Валуа, как вы хотите, — отвечал он, — убежал из Парижа. Он нашел в провинции небольшое войско, которое собрала для него герцогиня. К этому войску присоединились испанцы, посланные Филиппом Вторым, потом недовольные; во Франции их всегда много. Вся эта сволочь признала или сделала вид, будто признает нового государя, а он, чтобы придать себе тотчас вид французского короля, идет к Реймсу со своей армией и хочет там короноваться. Вот и все; ничего не может быть проще.

— Черт побери!.. А король? — сказал Крильон.

— Их будет во Франции два, — спокойно отвечал брат Робер.

— А королевская армия?

— Их также будет во Франции две. Что я говорю? будет три, потому что у де Майенна все еще есть войско.

— Надо же сделать что-нибудь, с отчаянием сказал Крильон.

— Что? — спросил монах со своей невозмутимой флегмой.

— Король ничего не придумает! Меня никогда в этом не уверят.

— Король придумал кое-что, но если он не имеет средств привести в исполнение свои планы?

— Ба!.. А может быть, эта коронация просто выдумка?

— Нет, — с твердостью сказал брат Робер.

— А! это другое дело, если вы знаете наверняка… Но откуда узнали вы эти слухи?

— Будет долго вам рассказывать. Довольно вам знать, что я знаю это наверняка.

— Расскажите, тьфу, к черту, это стоит того!

— Нет. Это тайна исповеди.

— Король знает?

— Почти. Но я не хотел огорчать милого государя, он и так уже огорчен без меры. И он прав. Армия в Лотарингии, армия в Пикардии, армия на юге, недостаточно ли этого, для того чтобы истощить Францию? А теперь еще четвертую надо вести в Шампань.

— Не считая того, что в это время могут сделать что-нибудь скверное в Париже, если король тронется отсюда, — сказал Эсперанс.

— Именно, — подтвердил монах.

— Вы оба перечисляете опасности, — вскричал кавалер, — а не скажете ни слова о средствах к спасению!

— К спасению!.. — прошептал Понти.

— Старайся молчать, — сказал Крильон, смотря на него искоса, — а то я выцежу из тебя все вино, которым ты напился.

— Не может ли предложить нам какой-нибудь хороший способ наш брат Робер? — продолжал Эсперанс. — Его мудрость должна внушить ему средства, если я не ошибаюсь.

— Мудрость говорит: уничтожь причину, и уничтожится действие, — отвечал монах.

— Хороша штука; это разумеется само собой! — сказал Крильон. — Уничтожить ла Раме, не будет междоусобной войны. Но как его уничтожить?

— Это трудно, — произнес брат Робер, не показывая ни малейшего волнения. — Его хорошо оберегает его армия, то есть два или три полка лигеров.

Крильон с гневом кусал усы.

— Хороша армия! — продолжал он. — Пусть мне дадут двести человек, и я всю ее перевешаю.

— Вам не дадут двести человек, — сказал монах, — а если и дадут; то эти мятежники вас ждать не станут, они будут отступать перед вами до тех пор, пока увеличатся до такой степени, что будут в состоянии решиться на сражение.

— Ну а после сражения?

— Междоусобная война, — холодно сказал брат Робер. — Этого именно надо избегнуть.

— Уж не хотите ли вы уничтожить армию, не сражавшись с нею? — иронически спросил Крильон.

— Да, я хотел бы, — отвечал монах, устремив проницательный взор на воина.

Эсперанс понял, что у женевьевца есть готовая идея, и сосредоточил все свое внимание на том, чтобы угадать ее.

— Гигант пожрал бы или раздавил этих пигмеев, — продолжал Крильон, — но мы живем уж не в те времена.

— Вы такой же гигант, какими были герои Гомера, — сказал женевьевец, — и вы способны сделать все, что делали они.

— Вы думаете? — добродушно спросил Крильон.

— Кавалер, в продолжение вашей героической карьеры вы делали кое-что побольше того, чтобы входить в лагерь похищать лошадей.

— Лошадей Реза[3], — сказал Эсперанс.

— Я учился этому в моих юных летах, — сказал Крильон, — да, Улисс и Диомед среди всей армии, это прекрасно, но трудно.

— Я понимаю, — сказал Эсперанс, — надо размозжить голову этому негодяю среди его армии, и междоусобная война кончится.

— Это правда, — просто сказал Крильон.

— Это правда, — повторил женевьевец, — только убить его будет недостаточно.

— Как это? что вы еще хотите прибавить?

— Я предпочел бы, для безопасности государства, чтоб самозванца представили в суд и судили публично.

— И казнили, — добавил Крильон. — Это правда, черт побери! Я назовусь Диомедом!

— А я Улиссом, — сказал Эсперанс.

Монах встал.

— Я мог бы, если б вы согласились, оказать вам довольно важную услугу, — сказал он. — Я провел бы вас в самый центр этой армии.

— Как это? — закричали Крильон и Эсперанс.

— У меня теперь в монастыре три испанских офицера с хорошими паспортами к новому государю. Они проговорились приору дом Модесту, который, как вы знаете, олицетворенная проницательность. То немногое, что они высказали о своих замыслах, было для него достаточно, чтобы угадать все. Он тотчас отправил меня в Париж уведомить короля. Но я нашел его величество в таком унынии, что у меня недостало сил сообщить ему подробности. Я надеялся укрепиться в разговоре с вами, и Господь послал мне успех.