Сэр Кристофер разошелся, и его невозможно было сбить.

– Милорды, подумайте о том, какое воздействие произвело все это на нашего суверена и владыку короля. Только недавно услышав об этих постыдных, отвратительных преступлениях, пороках и изменах, совершенных против него, он испытал такое внутреннее неудовольствие и такие тяжелые чувства, что это нанесло вред его здоровью и телу, а также подвергло опасности наследников короля и королевы, породило их унижение.

Генрих страдал? А каково ей, Анне, на которую при всем честном народе обрушили столь грязные и несправедливые обвинения? Знал бы кто-нибудь, чего ей стоило спокойно сидеть на месте, слушать судей и при этом сохранять вид безвинно оскорбленной особы, каковой она и являлась! Анна чувствовала себя замаранной, оплеванной, будто ей и впрямь было чего стыдиться.

Наконец сэр Кристофер умолк.

– Теперь вы можете ответить на обвинения, мадам, – обратился он к Анне.

Важно было сохранять спокойствие и не возражать слишком многословно, хотя Анна долго терпела и сдерживалась. Она обвела взглядом выжидательно смотревших на нее людей.

– Я никогда не обманывала короля, – заявила она. – Я хорошо помню, что в половину из тех дней, когда, согласно обвинению, совершала измены, даже не находилась в одном доме с упоминаемым мужчиной, или была беременна, или недавно родила. Спросите ваших жен, милорды, какой женщине захочется развлекаться с мужчиной в такие моменты?

В зале раздался гомон голосов и смешки. Хорошо. Хоть кого-то она привлекла на свою сторону.

– Но подумайте, что влекут за собой обвинения в прелюбодеяниях в эти дни? – продолжила Анна. – Они пятнают моих детей от короля, намекают, что не он зачал их, и меня это шокирует. Оспаривать законность рождения наследников короля – измена, и, возводя на меня подобные поклепы, мои обвинители ее совершают! Мне известно, что по крайней мере в один из дней, когда я якобы соблазняла своих любовников, я находилась под постоянным наблюдением. Милорды, я не так глупа.

Снова послышался смех. Анна подождала, пока он стихнет:

– Теперь я должна опровергнуть серьезное обвинение в злом умысле причинить смерть королю. Оно самое отвратительное из всех – государственная измена первого порядка. Будь я виновна в ней, мне пришлось бы признать себя достойной смерти. Но когда я будто бы планировала эту измену, вдовствующая принцесса была еще жива, и что дала бы мне смерть короля? Если бы он ушел из жизни тогда, вполне мог начаться бунт в поддержку леди Марии или даже гражданская война. – Анна сделала паузу, чтобы ее слова были осмыслены. – Какую пользу принесло бы мне убийство моего главного защитника и вступление в брак с любым из обвиняемых мужчин? Ни один из них не мог дать мне того, что дал король. – Она собралась с духом, чтобы продолжить. – А что касается обвинений в инцесте, то совершенно очевидно: мои враги измыслили его, чтобы возбудить ненависть и возмущение против меня. Относительно обвинений в изменах могу добавить, что совершение подобных преступлений было бы невозможным без содействия служивших у меня женщин, которые являются свидетельницами всей моей частной жизни. А ни одну из них не привлекли к ответственности за недонесение о преступлении. – Анна обвела дерзким взглядом судилище и оказалась вознаграждена за смелость несколькими негромкими одобрительными возгласами. – Более того, – расхрабрившись, вновь заговорила она, – я знала, что мне угрожали враги. Понимала, что за мной неотступно следят и что мои недоброжелатели всегда начеку. Нужно быть крайне недалеким человеком, чтобы совершать проступки, зная, что с вас не сводят злых глаз.

Генеральный прокурор и Кромвель встали.

– Признайтесь! Обвинения доказаны! – прорычал сэр Кристофер.

– Я опровергаю их все! – твердо заявила Анна.

Слово взял Кромвель.

– Было ли заключено устное соглашение между вами и Норрисом, что вы поженитесь после смерти короля, на которую вы надеялись?

– Нет, не было.

Взглядом Анна его не удостоила.

– Вы танцевали в своей опочивальне с джентльменами из личных покоев короля?

– Я танцевала с ними в своей гостиной, и при этом всегда присутствовали мои дамы.

– Вас видели целующейся с вашим братом, лордом Рочфордом.

– Милорды, я протестую! – выкрикнула Анна. – У кого из вас есть жена, сестра или дочь, которая не целует иногда своего брата?

Кромвель пропустил это мимо ушей:

– Вы не можете отрицать, что в письме к брату сообщали о своей беременности?

– А почему бы мне не написать ему? Я сообщила об этом всей семье. С каких пор это стало преступлением?

– Некоторые могут посчитать это доказательством того, что ваш брат является отцом вашего ребенка.

Анна ответила на это заявление презрительным молчанием, которого оно заслуживало, и лишь изумленно выгнула брови.

Атаку возобновил сэр Кристофер:

– Вы с вашим братом смеялись над костюмом короля и его стихами.

Эти слова Анна тоже гордо оставила без ответа. Ее обвинители действительно рыли носом землю в поисках всякой дряни.

– Вы разными способами демонстрировали, что не любите короля и устали от него. Милорды, разве это не поразительное поведение со стороны женщины, которой король оказал честь, женившись на ней?

Лорды мудро закивали.

– Я люблю милорда короля, как мне велит честь и душевная склонность, – громко выразила протест Анна. – Я всю жизнь блюла свою добродетель, как полагается королеве. Все это дело, состряпанное против меня, – сплошная ложь и клевета!

Заявление возбудило ропот среди зрителей, и Анна почувствовала: многие из них выражают сомнения в обоснованности обвинений. Некоторые смотрели на Анну и одобрительно кивали.

– Но ваши любовники признались.

– Четверо из них заявили о своей невиновности, – напомнила Анна судьям. – Остается только несчастный Смитон. Одного свидетеля недостаточно для обвинения человека в государственной измене.

– В вашем случае достаточно, – возразил Кромвель. – Кроме того, у нас есть письменные показания свидетелей. Пусть их зачитают.

Ничего нового к делу Короны они не добавили, но Анну глубоко задели упоминания о том, что леди Уорчестер дала показания о ее мнимых отношениях с Джорджем и Смитоном, а леди Уингфилд по секрету сообщала своей приятельнице, что королева – распутная женщина.

– Но леди Уингфилд умерла, – возразила Анна, – так что ее слова могли быть переданы только через третьих лиц, и я полагаю, их нельзя принимать в качестве свидетельских показаний. Повторяю, все, что вы приписываете мне, неправда. Я не совершила никаких проступков.

Генеральный прокурор смотрел на нее так, будто она изъяснялась на иностранном языке.

– За сим рассмотрение дела Короны завершено, – провозгласил он. – Милорды, нужно ли вам время, чтобы вынести вердикт?