– Значит, он действительно намерен от меня избавиться, – прошептала Анна, снова ощущая, как в ней волной поднимается с таким трудом взятый под контроль страх.

Генрих собирается сделать королевой Джейн Сеймур. Хорошая же получится королева из столь хитрой и лживой особы, которая к тому же и двух слов толком не умеет связать!

– Могу только сообщить вам, что он поручил мне отыскать повод для расторжения брака, – сказал Кранмер.

– Тот брак, который вы признали благим и законным всего три года назад! – с горечью проговорила Анна. – И что будет с моей дочерью? Ее признают бастардом?

– Боюсь, что так, – признал Кранмер, заламывая руки.

Анна встала:

– Кто-нибудь указал Генриху, что абсурдно обвинять меня в супружеской неверности, если я никогда не была его законной женой? – Она безрадостно засмеялась. – Ну конечно, какая им разница? Они ведь разумно добавили к обвинениям заговор с целью умерщвления короля, а это, по всеобщему признанию, является государственной изменой!

Она смотрела на Кранмера. Он любил ее. Но восхищение ею мало значило в сравнении с желанием угодить королю, чувством самосохранения и усердием в проведении реформ. Теперь Анна, со своей подорванной репутацией, стала препятствием к этому. Но надо быть справедливой. Кранмер находился в сложном положении: ее падение могло плохо сказаться на нем – человеке, который содействовал ее браку с королем. Ему нужно было выжить, чтобы и дальше бороться за достижение поставленных целей.

– Так что же это будет? – спросила Анна. – Кровное родство? Помолвка с Гарри Перси? Безумие? Кстати, как чувствует себя Гарри Перси?

– Боюсь, он смертельно болен. – Кранмер поднялся на ноги. – Мадам, не могу же я теперь доказывать законность союза короля с вдовствующей принцессой. Нас поднимут на смех. И Перси отрицал существование между вами договоренности о браке. Остается вспомнить отношения короля с вашей сестрой. Мне известно, что епископ Рима издал разрешение на брак, в котором закрывает на это глаза, но недавний Акт о дозволении брачных союзов в особых случаях утверждает, что изданное в Риме распоряжение не считается законным, так как противоречит Святому Писанию и Божьим заповедям. Таким образом, ваш брак может быть объявлен недействительным и аннулирован. Я пришел, чтобы вызвать вас и короля во дворец Ламбет, где состоится суд и я вынесу решение. Советую вам его не оспаривать.

Анна думала только о том, что увидит Генриха. У нее появится последний шанс убедить его в своей невиновности, заверить, что она не станет поднимать шума, если он с ней разведется, а уедет за границу и скроется за монастырскими стенами. Какая разница? Все это лучше, чем встретить смерть на костре.

– Король будет там? – нетерпеливо спросила она.

– Там не будет ни его, ни вас, – ответил Кранмер. – Обоих ответчиков будут представлять поверенные.

Какое разочарование! Но потом надежда загорелась вновь. Если Генрих собирался казнить ее, зачем утруждать себя расторжением брака? К несчастью, ответ был очевиден. Он должен обеспечить своему потомству непререкаемое право на наследование престола.

– Моя дочь родилась до того, как был издан Акт о дозволении брачных союзов, тогда мы с королем оба полагали, что вступили в брак в полном доверии друг к другу. Елизавету безусловно должны признать законной дочерью короля.

– Анна, сейчас не время вдаваться в тонкости законов, – предупредил Кранмер. – Я пришел получить от вас признание в существовании препятствий к вашему браку и согласие на его расторжение, что повлечет за собой лишение вашей дочери права на наследство. Мне также поручено передать вам, что в обмен на это король обещает вам более легкую смерть. Проявляя сострадание, он уже послал в Кале за лучшим палачом, который управится с делом быстро. Мадам, я призываю вас хорошо все обдумать и принять предложение. Если вы это сделаете, тогда, надеюсь, вы избегнете самого сурового наказания.

Спорить не стоило. Перспектива смягчения наказания выглядела слишком привлекательной. Даже если Генрих не простит ее, Елизавете будет легче расти с сознанием того, что ее мать сложила голову на плахе, а не сожжена на костре. Девочка была сообразительной, мыслила самостоятельно и, казалось, могла за себя постоять. К тому же Генрих бесспорно любил ее; он ее защитит. Как незаконнорожденной дочери, Елизавете будет угрожать меньше опасностей, чем если бы она соперничала за престол. Посмотрите, какие несчастья выпали на долю леди Марии. Анна возблагодарила Господа за то, что, несмотря на все выпады Марии против отца, Генрих так и не исполнил своих угроз. Отцовская любовь пустила в нем слишком глубокие корни. Анна верила, что и на Елизавету он не перенесет свой гнев против ее матери. Но кто же еще станет теперь заступаться за Елизавету?

– Я согласна, – сказала Анна. – Томас, вы примете у меня последнюю исповедь?

Кранмер замялся. Естественно, ему не хотелось взваливать на свои плечи бремя ответственности за казнь невиновной. Однако он удивил Анну, ответив:

– Конечно. Я еще приду к вам.

За ужином Анна почувствовала себя бодрее, чего с ней не случалось уже много дней. Она все время размышляла: неужели Генрих и правда пошлет ее на смерть? И теперь начинала приходить к убеждению, что он этого не сделает.

– Я уверена, что отправлюсь в монастырь, – сказала она. – Надеюсь, мне сохранят жизнь.

Все сидевшие за столом посмотрели на нее с жалостью.

– Джентльменов казнят завтра, мадам, – тихо произнес Кингстон.

Анна поняла, что ее жестоко обманули. Генрих все время вел дело к тому, чтобы она умерла. И никакого смягчения наказания не предвидится. Она попала в ловушку, поддавшись искушению встретить смерть легко, и сама согласилась на лишение дочери права наследовать престол. Анна сохранила самообладание, хотя в животе у нее бурлило при мысли о том, что ждало ее в ближайшие дни, а может быть, часы.

– Надеюсь, эти несчастные джентльмены не претерпят смерти, уготованной изменникам, – ответила она.

– Мне только что сообщили, мадам: король смилостивился и заменил наказание на обезглавливание.

– Слава Богу! – выдохнула Анна.

– Это особая снисходительность по отношению к Смитону, – заметила леди Кингстон. – Ему повезло: наказание смягчают только людям знатным.

– Возможно, потому, что он признался в том, чего не совершал, и это всем известно, – предположила Анна, вспоминая, как торговался с ней Кранмер. – Мастер Кингстон, я желаю исповедаться и получить отпущение грехов. Его милость архиепископ Кентерберийский обещал вернуться и принять у меня последнюю исповедь.

– Я пошлю за ним, когда придет время, – пообещал Кингстон.

– Он сказал, что вызван палач-француз.

– Он не француз, мадам. Это подданный императора из Сент-Омера.

Анна выдавила из себя улыбку:

– Это порадует мессира Шапуи.

– Король щедро платит палачу, чтобы вы перешли в мир иной гуманно, – пояснил Кингстон. – Этот Меч из Кале известен быстротой и ловкостью.