Лорды кивнули в знак согласия и начали переговариваться друг с другом. Едва способная вынести напряжение момента, Анна следила за тем, как несколько пэров перешли на другую сторону зала, чтобы обменяться мнениями со своими визави. Она вглядывалась в их лица, пытаясь определить, что у них на уме, но прийти к какому-либо заключению было невозможно. Своих намерений пэры ничем не выдавали. Во рту у Анны пересохло, ладони стали липкими. Ей хотелось только одного: чтобы это испытание завершилось.

Наконец Саффолк подал знак сэру Кристоферу Хейлзу.

– Милорд Суррей, призываю вас первым произнести свой вердикт, – произнес генеральный прокурор.

– Виновна! – заявил Суррей.

– Милорд Саффолк?

– Виновна!

– Милорд Уорчестер?

– Виновна!

– Милорд Нортумберленд?

Гарри Перси встал. Лицо его было мертвенно-бледным, но голос не дрогнул.

– Виновна!

А потом – чего еще она ожидала? – один за другим бароны и графы поднимались со своих мест и повторяли одно и то же, пока сэр Кристофер не подошел к отцу Анны, который выглядел совершенно убитым.

– Милорд Уилтшир?

Отец медленно поднялся на ноги. Ему было никак не раскрыть рот.

– Милорд?

– Виновна! – буркнул тот.

Его заставили. Анна понимала и одновременно ужасалась, что отец вынес ей смертный приговор: купил себе безопасность, предав собственных детей. Это казалось страшнее той жестокой участи, которая ждала ее саму. Но все же отец должен был подумать о матери. Он спасал осколки своей жизни, хотя ему придется жить под грузом совершенного предательства.

Сэр Кристофер Хейлз строго посмотрел на Анну:

– Узница, встаньте у барьера, чтобы выслушать решение суда.

Анна встала. Все казалось ей нереальным. По рядам заполненных публикой скамей волной прокатился возбужденный гул голосов, но она едва слышала его.

Саффолк подошел к барьеру и обратился к Анне:

– Мадам, вы должны передать корону в наши руки.

Анне стало ясно, что ее ждет самое худшее. Она взяла корону и протянула Саффолку, понимая, что это символический акт, которым она лишает себя атрибутов своего высокого статуса. Властью она больше не обладала.

– Я не виновна в преступлениях против его милости, – заявила Анна, но Саффолк никак на это не отреагировал.

– От имени короля я лишаю вас титула леди маркизы, – провозгласил он.

– Я охотно уступаю его господину моему супругу, который даровал мне его, – отозвалась Анна, отмечая, что королевский титул не был упомянут.

Этого они не могли у нее отнять, по крайней мере сейчас. Он принадлежал ей, согласно Акту о престолонаследии, который объявлял ее королевой по закону, а не только по праву брачного союза с королем.

Наступила тишина. Сидевший в кресле Норфолк выпрямил спину. Анну поразило, что по его щекам текли слезы. Несомненно, они были вызваны не сожалением об участи племянницы, а скорее скорбью по потерянной семейной чести и утраченному статусу. Кроме того, этот скандал ставил под угрозу его собственную карьеру.

Норфолк сосредоточил на Анне неумолимо суровый взгляд:

– Так как вы оскорбили нашего суверена его милость короля, изменив ему, закон этого королевства гласит, что вы достойны смерти. И приговор вам такой: вы будете сожжены у столба здесь, на Тауэр-Грин, или же вам отрубят голову. Это зависит от желания короля.

С дальнего ряда трибун раздался крик, и Анна краем глаза увидела насмерть перепуганную миссис Орчард. Судьи возмущенно перешептывались, явно недовольные таким приговором.

– Должно быть либо то, либо другое, – услышала Анна чьи-то слова. – Это несправедливо по отношению к осужденной.

Норфолк гневно взглянул на говорившего, но в этот момент завалился набок в своем кресле Гарри Перси. Очевидно, упал в обморок. Сидевшие рядом лорды сделали движение, чтобы помочь, потом подбежали распорядители и вынесли страдальца из зала. Видно, слишком уж тяжким бременем оказалось для него осознание, что он обрек на смерть женщину, которую в юности очень любил.

Теперь все ждали ответного слова Анны. Она была спокойна. Сопоставить весь этот ужас со своей жизнью не получалось. Казалось, судебное разбирательство происходило во сне. Анна опустила взгляд на свои юбки и подумала: интересно, ей придется идти на костер в королевском наряде? Жаль будет понапрасну испортить хорошую одежду.

И вдруг до нее дошел весь ужас того, что ждало впереди.

– О Отец, о Создатель, Ты, который есть стезя, жизнь и истина, Тебе известно, заслужила ли я эту смерть! – воскликнула Анна, возводя глаза к небу. Она в отчаянии взирала на судей. – Милорды, я не стану называть ваше решение несправедливым, не буду настаивать, что сказанное мной в свою защиту могло поколебать вашу убежденность в моей виновности. Мне хочется верить, что у вас есть достаточные основания сотворить то, что вы сотворили, только они должны отличаться от обсуждавшихся в суде, потому как я не совершала поставленных мне в вину преступлений. Я всегда была верной супругой короля, хотя и не утверждаю, что неизменно демонстрировала покорность, которой заслуживала его доброта ко мне. Признаюсь, я ревновала и подозревала его, и у меня не хватало сдержанности и мудрости, чтобы неизменно скрывать это. – Анна сделала паузу, смиренно склонив голову, потом ее голос зазвучал вновь, громко и уверенно. – Но Господу известно, и в этом Он мне свидетель: ни в каких других грехах против короля я не повинна. Не думайте, будто я говорю это ради того, чтобы продлить себе жизнь, ведь Тот, кто спасает от смерти, научил меня умирать, и Он укрепит мою веру. Я знаю, эти мои последние слова не принесут пользы, но говорю их для подтверждения своей добродетельности и оправдания чести. – Она посмотрела в упор на отца, который отвел взгляд. – А что касается моего брата и других, неправедно осужденных, я бы охотно претерпела множество смертей, лишь бы избавить их от злой участи, но так как вижу, что это угодно королю, то с готовностью приму смерть вместе с ними, уверенная, что войду в жизнь вечную, и буду вести ее в мире и радости с молитвами Богу за короля и вас, милорды.

Слова Анны были встречены гробовым молчанием. Пэры снизошли до того, чтобы принять удрученный вид. Действительно ли они искренне считают ее виновной? Ясно, что Генрих был в этом убежден, а раз его воля явлена, никто не смел ей противиться. Анна снова взглянула на своих обвинителей, задержалась на Хейлзе и Кромвеле:

– Судья всего мира, средоточие правды и справедливости, ведает истину, – напомнила она, – и я молюсь, чтобы в своей безмерной любви Он проявил сострадание к тем, кто осудил меня на смерть. – Она помолчала и добавила: – Я прошу только дать мне немного времени, чтобы облегчить свою совесть.

До Анны донеслось несколько приглушенные всхлипов. Норфолк снова проливал слезы. Даже у Кромвеля в глазах промелькнула жалость.