Уверенность. Просто уверенность в своей правоте.

Марвин очнулся. Он находился в той же позе, в которой замер, когда дух обрушился в него, и, судя по тому, как затекло тело, стоял так уже Единый знает сколько времени. Во рту было горько, по лицу что-то текло. Марвин с трудом поднял руку и отёр капавшую из носа кровь. И сказал, очень тихо и очень твёрдо:

— Я не знаю, что ты такое, но мне наплевать, что тебе там нравится и что нет. Ты само сказало, что я принёс на север свою войну, начатую на юге. Так вот: не твоё дело то, что я начал на юге, и моё право проливать или не проливать южную кровь. Твоих детей я не трогал. Твоих врагов я не щадил. То, что там воображает моя глупая южная башка, только и исключительно моё дело. И то, что я сделал, менять я не намерен. Потому что я всё сделал правильно. В кои-то веки я знаю, что всё сделал правильно, и беса с два ты меня переубедишь!

Они слушали его. Теперь и вправду слушали, а не просто терзали и обволакивали своим присутствием, излучая презрение и дыхание смерти.

Когда он умолк, они разжали руки.

Девушка легко скользнула по земле к Марвину и остановилась перед ним. Её бесплотные руки взяли его лицо в свои ладони, и она поцеловала его в щеку. Марвин не почувствовал ни её рук, ни её губ, но изнутри, из яркой звенящей глубины , которую он так редко, но всё же ощущал, на него излился покой. У покоя был мутноватый белёсый цвет, подсвеченный весенним солнцем, прикосновение льна и вкус земляники.

— Ты же сказал ему «спасибо», — проговорил юноша.

— За что ты сказал ему «спасибо»? — спросила девушка.

Марвину не понадобилось думать ни над вопросом, ни над ответом — какими бы ни были теперь любые вопросы, то, что Марвин ощутил сейчас внутри, делало возможным только один ответ.

«Вот за это, — подумал он, потому что это было слишком очевидно, чтобы произносить вслух. — Вот за это самое и сказал».

— Если хочешь, можешь остаться.

— Да что ты глупости говоришь, ты же видишь, он останется.

Марвин смотрел на них с изумлением. Девушка легко скользнула в сторону от него, но не взяла за руку своего спутника — и теперь они обращались друг к другу, почти спорили, так, словно были живыми людьми.

— Я предлагаю, — сердито сказал юноша, обращаясь к девушке — Марвин ясно видел, что именно к ней, и прикусил язык. — Я предлагаю ему остаться. Если хочешь теперь всё испортить — ну, давай.

— Ох, ты бы помолчал, сам-то портишь всё без моей помощи. Он всё равно остался бы, а теперь подумает, будто у него есть выбор.

— А у него есть. Он сам только что сказал.

— Ну, может, и есть, но ты сам знаешь, что остаться для него будет правильно.

— Я прошу прощения, месстрес и мессер, — не выдержав, сказал Марвин, — но коль уж вам приспичило прикинуться нормальными людьми, может, и поговорим как нормальные люди?

Они изумлённо воззрились на него — и снова это были одинаковые взгляды. «О Единый, — подумал Марвин тоскливо, — здесь даже духи помешанные — эта вот тварь только что оживлённо болтала сама с собой, меня вовсе не замечая… Надо было удрать тихонько, может, они бы и внимания не обратили, увлечённые дискуссией».

— Что ж, тогда я просто тебе скажу.

— Оставайся здесь.

— Тебе подходит эта земля.

— Это приказ.

Марвин расхохотался.

— Да кто ты такой, чтоб мне приказывать?!

— Как это кто? — удивлённо переспросил юноша. — Я твой король.

Марвин смолк.

Мой король, потрясённо подумал он, глядя на юное лицо будущего воина… будущего великого воина. Теперь Марвин чётко различил в нём черты Артенитов. Мальчик здорово походил на мать. Ну, точно, так и есть. Это же его высочество наследный принц Паттерик Артенит — через пятнадцать лет. Он проживёт эти пятнадцать лет, с облегчением подумал Марвин. Проживёт, если я останусь. Проживёт, чтобы приказать мне остаться. И я покорюсь. Потому что это правильно. Потому что он мой король.

А ты, подумал Марвин, переводя взгляд на лицо девушки. Кто тогда ты?..

Он даже не успел мысленно произнести вопрос, а ответ уже был — уже жил , хотя ещё и не появился на свет.

— Господь Единый, — прошептал Марвин, с жадностью вглядываясь в её лицо — и несказанно поразившись чувствам, которые его охватили. — Это нечестно.

— Может быть, — сказала его дочь. — Но это правильно.

— Я… но я ведь… как же это вышло? И я не смогу. Ох, я не смогу так, я… я плохой человек, — выдохнул он.

— Конечно, Марвин из Фостейна. Ты плохой человек. Ты глупый, жалкий южный заморыш с пустой головой и жестоким сердцем, тщеславный и самоуверенный, жаждущий только побед, даже если они нелегки. И ты знаешь, что будет, когда ты женишься на ней. Ты сразу уедешь и проведёшь жизнь в битвах. Вы станете видеться единожды в год, и в эти дни ты будешь нянчить своих детей, а не ласкать её. Но если ей понадобится твоя помощь, она всегда её получит. И пока ты жив, её никто не обидит.

— Точно, никто, — подтвердил король. — Ни её, ни нас.

«Так что, — спросил тогда Марвин у своего покоя, — выходит, всё-таки я победил?»

— Я тебе говорил, что он безнадёжен, — заметил юноша.

— А я тебе говорила, что так и будет, — пожала плечами девушка.

И они исчезли, даже не попрощавшись. Впрочем, с чего бы прощаться, если оба они были там, куда он сейчас шёл.

Марвин осмотрелся. Свистнул — в надежде, что конь не успел отбежать — но, видимо, благосклонность духов севера всё-таки не простиралась так далеко. Марвин вздохнул и пошёл вперёд. Весенний лес был к нему приветлив, ноги сами огибали ямы, тропа услужливо обходила овраги и буреломы. Вскоре Марвин нагнал свою лошадь, мирно обкусывающую свежие веточки с куста бузины. Марвин погладил её, прижавшись щекой к тёплой шкуре, и лошадь благожелательно фыркнула над его головой, ощутив лившийся сквозь него белёсый свет.

«Простите меня, сэйр Лукас, — подумал Марвин. — Простите меня, дурака. Но, правда, я никак не могу придумать, что бы сделать для вас ещё, кроме как позволить вам нас отпустить. Да хранит вас Единый в милосердии своём».

Он осенил себя святым знамением и, отстранившись от тёплого тела лошади, вскочил в седло.

Тропа через лес, прежде узкая и запутанная, стала прямой и свободной, будто тракт на подъездах к Таймене. Дорога до Мекмиллена отняла у Марвина всего три часа.

Ив ждала его у ворот.

— Сколько, сколько?!

— Ей же богу, сам слышал!

— Единый помилуй, да за такие деньги в удачный день свинью купить можно!

— Побойся Бога, то тебе свинья — а то Единый!

— Ага, Единого к празднику не забьёшь, детишек не накормишь…