Психология человека современного мира почти не отличается от психологии древнего человека – она практически не претерпела трансформации в процессе эволюции человечества и отличается лишь более изощренными механизмами манипулирования общественным сознанием. Способность завоевателей человеческого разума к агрессии является лишь следующим уровнем самоопределения и сродни природному обитанию животного мира. Жизнь человеческого общества при пристальном рассмотрении мало чем отличается от жизни Природы. Современный человек, как и пещерный, живет в мире хищников и часто подвергается смертельной (правда, теперь все более в переносном смысле) агрессии со стороны окружающих. Подобно тому как в природе одна жизнь убивает другую, чтобы развиваться самой, человек с психологией победителя готов идти на любые жертвы во имя реализации собственных идей. Причем готов это делать, порой демонстрируя даже несвойственную хищному зверю кровожадность.

Без агрессии не обходились даже уравновешенные и последовательные распространители новых идей. Отто фон Бисмарк, наиболее взвешенный из государственных деятелей, ставивший мир в Европе во главу угла, ничуть не усомнился в необходимости пожертвовать несколькими десятками тысяч жизней для мифической цели укрепления роли Германии в Европе и вполне реальной цели – усиления собственной роли в Европе. К примеру, во время войны Германии с Францией он лично требовал неукоснительной реализации политики выжженной земли: населенные пункты, где укрывались партизаны, сжигались дотла, а население уничтожалось до последнего человека, независимо от возраста жителей. Еще более интересно то, что людская память оказалась настолько глупа в погоне за героическими образами, что заставила поверить потомков в то, что это иррациональное действо было совершенно необходимо для развития масс и народов. А приезд в Вену железного Бисмарка через двадцать лет после кровавого истребления пруссаками австрийцев (с легкой руки самого Бисмарка) как нельзя лучше подтверждает: ему были оказаны такие потрясающие почести и такой чувственный прием, словно он был спасителем Австрии. Такие случаи в мировой истории бесчисленны.

Чрезвычайным хищником был Карл Маркс. В обществе, где собеседники были на десятилетие старше, он производил впечатление такого яростного захватчика, что участники дискуссий начинали испытывать к нему неожиданно охватывающее их чувство смутного благоговения и относиться как к старшему. Он захватывал не только обширными многосторонними знаниями, но и просто диким, даже звериным напором – чутье, воля, жажда победы во всем требовали доминирования, как это происходит в мире животных, скованных лишь Природой.

Те, кто сумел распространить влияние своих имен и своих идей, всегда выказывали алчность к пространству. И если Брюс Ли или Карл Маркс пытались захватить чужое пространство в прямом смысле, то Сорос прибегал к захватническим действием, используя власть денег, Билл Гейтс расширял влияние, внедряясь в чужие пространства по законам рынка – пуская в ход деньги, интеллектуальное превосходство и современные информационные технологии. Даже изобретение Нобелем динамита можно считать прямой агрессией: сила страха перед мощью неосознанного и потрясающего подавляет и принуждает признать гений исследователя, хотя сам Нобель не ставил своей задачей устрашить человечество. А наиболее изощренными захватчиками пространства можно считать первых психоаналитиков Фрейда и Юнга: внедряясь в восприимчивое сознание легко возбудимых людей, они использовали их в качестве глашатаев своих собственных принципов и идей.

И все же высшая степень человеческой агрессии – влияние на сознание колоритом и самобытностью творчества. К примеру, скульптуры Родена были гораздо более откровенными по отношению ко всем работам, выставляемым до него. И с точки зрения психологии восприятия кажется вполне естественным, что мир его современников долго сопротивлялся этой необычной форме скульптурной агрессии. Но и современники, и потомки были обречены: если новое оказывается более мощным и более острым для восприятия, то при условии соблюдения правил распространения идей оно рано или поздно завладевает общественным сознанием.

Тот же принцип влияния можно наблюдать при внедрении идей философов Фридриха Ницше и Артура Шопенгауэра, психологов Зигмунда Фрейда и Карла Юнга, художников Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Это агрессия более жесткой посылки, более яркого образа. Никто до Ницше и Шопенгауэра не рассказывал о жизни так откровенно, никто не использовал таких уничижительных приемов, и потому такое вторжение глубоко в интимный мир Человека не могло не обеспечить фиксации в его сознании (в диапазоне от откровенного отвержения до вожделенного почитания) этих имен. Такими же откровениями богат мир первооткрывателей психологии: они шокировали не только медицинский мир, но и все человечество. И потому завладели его сознанием. Что до живописцев, то если можно дискутировать по поводу художественной ценности полотен Пикассо и Дали, вряд ли можно усомниться, что они были гораздо более агрессивными, чем все написанное предшественниками. Если эпоха Возрождения взывала к силе любви и красоты, то XX век апеллировал к мощи смерти, жестокой борьбе цветов и форм. Конечно, на стороне известных имен XX века еще и новые формы живописи, но превосходство их творческой агрессии несомненно.

Вера в собственное мессианство

Это чувство можно считать высшим уровнем развития стремления к победе. Отношение к себе как к мессии не только оправдывает в собственных глазах ЛЮБЫЕ поступки, и в том числе ошибки, но и гипнотически воздействует на окружающих, большая часть которых пребывает в готовности подчиниться и поверить внутренней силе лидера.

Может показаться удивительным, но победное шествие по жизни и свершение грандиозных замыслов большинства гениальных личностей начиналось не после осознания окружающими величия их духа, а после формирования их собственной веры в свою гениальность и непогрешимый талант. Большинство вошедших в историю людей свято верили в свою уникальность и «предназначение» – в определенном смысле, без этой веры не состоялось бы их гениальности, поскольку вера в мессианство была частью внутренней ролевой игры, непрерывной беседы с самим собой. На волне этой веры победители выплывают в самые мощные жизненные шторма, ломающие других, менее уверенных. Кроме того, интересное противоречие этой веры в мессианство заложено в том, что большинство гениев скептически относились к религии, силе других авторитетов и часто презирали существующие символы, создавая в противовес свои собственные. Порой такая фанатическая вера в себя заменяла им Бога: путем длительных самовнушений и психосинтеза они лепили собственного внутреннего бога – самих себя.

Моцарт и Бетховен пребывали в уверенности, что они пришли в мир, дабы привить ему любовь и понимание настоящей музыки. Сальвадор Дали вырос с вполне развитым в детстве чувством пророка. Микеланджело считал себя великим гением, способным смеяться над усилиями современников по художественной эпохе. Скромный Эйнштейн на самом деле никогда не был скромником: все его поступки выдавали человека, искренне считающего себя гением. А Ньютон заявлял об этом во всеуслышание и требовал к себе отношения как к национальной реликвии. Наполеон свято верил в то, что пришел на Землю как избавитель. Бисмарк после двух неудачных покушений на себя уверовал, что это неспроста и что ему предназначено быть великим генератором немецкой идеи.