Конъюнктура для продолжения расследования была вполне благоприятной. Восточную Европу охватил бурный процесс перемен. Секретариат ЦК КПСС принял в тот день постановление «О развитии обстановки в Восточной Европе и нашей политике в этом регионе». Оно ориентировало на добрососедские отношения, на мирное, бесконфликтное развитие региона, стабильность, взаимодействие и сотрудничество, на налаживание устойчивых контактов с ведущими политическим силами — как правящими, так и оппозиционными. Беря курс на сохранение «базовой преемственности в характере наших двусторонних отношений», на нейтрализацию или ослабление антисоветских тенденций, Секретариат рекомендовал в этих целях последовательное устранение «белых пятен» «в истории наших отношений»{40}.

Многие учреждения шли навстречу прокуратуре. Хуже обстояло дело с ведомственными архивами. КГБ перестал открещиваться от ответственности НКВД за катынское злодеяние, что делал еще в 1990 г., выжидая вердикта советско-польской комиссии и не торопясь пересматривать версию комиссии Бурденко{41}. После передачи документов с определением вины Берии, Меркулова и подручных он смирился с неизбежным, тем более, что были обнаружены другие массовые захоронения польских военнопленных. Но материалов не давал.

Прошло более года с начала следственных действий, когда в конце января в ответственном за ведение дела № 159 подразделении Главной военной прокуратуры состоялось совещание с участием польских представителей и российских экспертов. В ходе обсуждения формировались представления о том, каков должен быть объем решаемых проблем, что должно содержать завершающее дело постановление прокурора.

Установка руководства гласила следующее: «...уже выяснили конкретные обстоятельства и в дебри лезть не будем»; сообщение комиссии Н.Н. Бурденко анализировать не надо, смысла в дополнительной экспертизе нет; квалификаций типа «преступления против человечества (человечности)» у нас не существует — в нашем законодательстве присутствует применяемое в таких случаях злоупотребление или превышение власти. Публикация материала лорда Бетела в «Обсервере» о грядущем привлечении виновных к ответственности, например, к суду, была оценена сугубо негативно.

Такая установка показалась заместителю Генерального прокурора РП С. Снежко зауженной, и он поднял вопрос о причинах и мотивах преступления — деформациях в сталинской внешней политике и ее идеологической окраске, стремлении уничтожить любых «классовых врагов».

Приглашенные эксперты И.С. Яжборовская и Ю.Н. Зоря не поддержали мысли о ненужности экспертизы, наоборот, выразили убеждение в ее необходимости и готовность провести ее. Зоря особо аргументировал необходимость анализа и оценки деятельности и сообщения комиссии Бурденко.

Старший прокурор А.Ю. Яблоков, проводивший расследование дела № 159 вместе с заместителем начальника отдела А.В. Третецким, принял решение не форсировать его окончание. Вот его рассказ о мотивах этого решения и последующих действиях.

«С самого начала следствия с польской стороны в расследовании принимали самое активное участие заместитель генерального прокурора РП С. Снежко, генконсулы РП М. Журавский и Г. Ставрилло, видные ученые и эксперты Е. Тухольский, Б. Млодзиевский, Р. Мондро и многие другие выдающиеся специалисты. Они передали для приобщения к уголовному делу огромные по объему материалы о потерпевших и их родственниках; позволили понять и по чувствовать их трагедию и человеческую боль, искалеченные судьбы близких погибших, депортированных и прошедших сталинские лагеря. Они создали у группы военных прокуроров понимание актуальности и значимости дела, необходимую для расследования мотивацию справедливого возмездия за содеянное. Особенно мощной по воздействию на микроклимат в следственной группе оказалась роль ксендза З. Пешковского, неустанно призывавшего не только к установлению истины и восстановлению справедливости, но и к активному покаянию, к полной нормализации основ отношений между нашими народами.

В деле оставалось много невыясненного, хотя, несмотря на активное уничтожение и сокрытие многих документов, удалось собрать такую их количественную и качественную совокупность, что даже без свидетельских показаний она позволила сделать бесспорный вывод о виновности органов НКВД СССР в расстреле более 22 тыс. польских граждан и массовых депортациях более 100 тыс. членов их семей в отдаленные районы СССР.

Своеобразие дела, его запутанность и противоречивость, очевидные идеологические наслоения, а также огромный объем и специфичность собранных материалов требовали высокопрофессионального анализа и оценки. Узость установленных политиками рамок, за которые военным прокурорам было трудно выйти без помощи авторитетных ученых, специализирующихся в области советско-польских отношений, международного права и судебной медицины, а также необходимость дачи неконъюнктурной и объективной оценки катынскому преступлению привели меня к необходимости назначения и проведения комплексной экспертизы, на заключение которой можно было бы опереться при вынесении окончательного решения по делу. Выбор знакомых с проблемой специалистов был весьма невелик. Общение с ними его еще более сузило: одни предпочли уйти от ответственности, другие не подошли по квалификационно-профессиональным или личностным критериям. В состав комиссии экспертов вошли: директор Института государства и права Российской академии наук академик Б.Н. Топорнин; заведующий сектором уголовного права и криминологии Института государства и права Российской академии наук (затем представитель Президента РФ в Государственной думе), доктор юридических наук, профессор А.М. Яковлев; главный научный сотрудник Института сравнительной политологии Российской академии наук, доктор исторических наук, профессор И.С. Яжборовская; ведущий научный сотрудник Института славяноведения и балканистики Российской академии наук, доктор исторических наук В.С. Парсаданова; доцент кафедры спецдисциплин Военной академии Советской Армии, кандидат военных наук Ю.Н. Зоря; начальник отдела судебно-медицинской экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории МО РФ, полковник медицинской службы, кандидат медицинских наук Л.В. Беляев.

Первой задачей, поставленной перед экспертами, был анализ предшествовавших экспертиз, их сравнение на научной основе и выявление причины, почему они подводили к противоречивым, зачастую противоположным выводам. Необходима была тщательная проверка их доказательной стороны и различных интерпретаций, верификация на базе новых документов и других собранных в ходе следствия доказательств и установление истинных событий, обстоятельств, причин и мотивов происшедшего. Прежде всего, следовало освободиться от различных идеологических наслоений и мистификаций, весьма отягчавшихся тем, что выводы, как правило, строились на шаткой эмпирической основе более или менее частичных эксгумаций и несовершенных методов анализа и не позволяли сделать окончательный вывод о масштабах преступления, полной локализации и датировке всех захоронений. Это облегчало спекуляции вокруг вопроса о виновниках преступлений, фальсификацию дела, мифологизацию обстоятельств, причин и мотивов преступления.