Дворф встал.

— Стало быть, вы не намерены рассказывать мне о Ранессе? Я так и не узнаю, зачем вам понадобилось, чтобы я притащил ее сюда?

Монахиня колебалась, словно решала, стоит ли отвечать, потом сказала:

— Это не ты привел ее сюда. Мне хочется, чтобы ты знал об этом, Вольфрам. Ты был ее провожатым. Ты лишь сократил ей путь. Ее желание найти нас было настолько сильным, что рано или поздно она все равно оказалась бы здесь. Что бы ни случилось, я не хочу, чтобы ты винил себя.

— Что бы ни случилось… — Вольфрам почувствовал, как по телу пробежал холод. — Винить себя? За что? Что может случиться?

— Мириады путей ведут нас в будущее, Вольфрам, — сказала Огонь. — И среди них — тот, который мы выбираем наконец, но нам никогда не узнать заранее, какой путь мы выберем. Иди отдыхать и оставь дела богов богам.

Теперь монахиня всем своим видом показывала, что разговор окончен и дворфу пора уходить. Голос ее звучал твердо, и в нем слышался холод. Этим монахиня недвусмысленно предостерегала Вольфрама, что рассердится, если он вздумает задержаться. Последние слова Огня встревожили и опечалили его. Наверное, он все-таки задержался бы, если бы краем глаза не увидел, как сзади что-то промелькнуло. В дверном проеме неслышно появился один из рослых омара.

Этот великан мог бы просто взять дворфа за шкирку и выбросить вон. Не желая подвергаться подобному унижению, Вольфрам ушел. Довольно расспрашивать это лживое существо, нацепившее на себя личину дворфа. Он все равно найдет ответы. И какое счастье, что у него на руке больше нет этого гнусного браслета!

Только теперь Вольфрам почувствовал, как он устал. Он едва переставлял ноги, широко зевая на каждом шагу. Разговор с монахиней занял весь остаток ночи. В сумрачное пространство монастырских помещений уже начинал вливаться тусклый серый свет, знаменуя наступление нового дня. Вольфрам решил, что сейчас посмотрит, как там Ранесса, а потом вволю выспится. Он честно заслужил отдых. Волоча ноги по направлению к общему залу, он вдруг вспомнил, что завещание Густава, жалующее ему замок и земли, осталось лежать на столе монахини.

Впечатляющий жест, но теперь Вольфрам сожалел об этом. Ничего, днем он снова сходит наверх, признает допущенную ошибку и попросит вернуть ему завещание. Быть владельцем замка ему совсем не хотелось. Пожалуй, он его продаст вместе с землей, а деньги отдаст на хранение какому-нибудь виннингэльскому ростовщику. Этой суммы ему вполне хватит на безбедное существование до конца дней.

— Отныне — никаких делишек, связанных с лошадьми, — пообещал себе Вольфрам. — Только лучшее конское мясо для его светлости Вольфрама.

Он усмехнулся, произнося свой новый титул.

Войдя в общий зал, Вольфрам встал как вкопанный.

Воздух наполнял едкий дым. Казалось, здесь произошло побоище. Столы были опрокинуты. Повсюду валялись обгорелые клочья одеял. Подстилки были выпотрошены, и мятый камыш устилал собой весь пол. Часть его сгорела. Отдельные стебли и сейчас еще дотлевали на полу.

Вольфрам вглядывался в пелену дыма, ища глазами Ранессу.

Ранесса исчезла.

Ранесса притворялась спящей, дожидаясь, пока дворф уйдет. Наконец он вышел из зала. Она слышала, как Вольфрам бормотал себе под нос, что должен встретиться с монахами и потребовать заслуженную награду. Лежа на подстилке, Ранесса вглядывалась в узор теней, густо покрывавших потолок. Как давно она мечтала попасть в этот монастырь! Теперь же, добравшись сюда, она не знала, зачем проделала долгий и опасный путь к Драконьей Горе. Голос, звучавший у нее в мозгу, пытался ей что-то объяснить, но она не понимала чужеземных слов.

Голос между тем снова и снова терпеливо повторял эти слова, как делают взрослые, разговаривая с несмышленым ребенком. И Ранесса, как ребенок, лишь сердилась на мешавший ей голос. Наконец, отбросив одеяло, она вскочила и закричала, обращаясь к голосу:

— Я слышу тебя, но не понимаю, что тебе нужно. — Она сердито оглянулась по сторонам. — Говори понятно. Ты можешь, Пустота тебя побери, говорить на моем языке?

Голос зазвучал снова, такой же тихий и терпеливый, но слова оставались чужими.

Ранесса в ярости бросилась к длинному столу, уставленному едой. Напрягшись, она ухватилась за край столешницы и, сдвинув ее с козел, резко опрокинула. На пол упали ковриги хлеба. По каменным плитам загрохотали деревянные миски. Раскатились желтые круги сыра, замерев в темных углах. Вслед за ними на пол полетели фаянсовые кувшины, превращаясь в груды белых черепков. Потекли реки и ручейки пенистого эля, наполняя воздух терпким запахом солода.

— Отвечай! — кричала голосу Ранесса. — Что тебе надо от меня?

Голос зазвучал снова, увещевающий родительский голос, исполненный бесконечного терпения к упрямому малышу, еще не научившемуся ходить. Слова колотились в голове Ранессы, но в них не было никакого смысла. Она стала рвать на себе волосы, думая, что сойдет с ума от ярости.

Потом Ранесса начала топтать хлеб. Она пинала осколки кувшинов. Хватая одеяла, разрывала их в клочья и швыряла на пол. Потом располосовала все подстилки, швыряя стебли высохшего тростника в воздух, и они пыльным дождем сыпались на пол. Она метнулась к очагу, вытащила оттуда пылающую головешку и бросила прямо в горку осевшего на пол тростника. Горка вспыхнула, наполняя пространство едким дымом.

Голос зазвучал снова. Обезумев от бешенства, Ранесса вцепилась в свою голову. Потом она отчаянно завопила и, не разбирая дороги, выбежала из монастыря в ночную тьму.

Монахи слышали шум, но никто из них не вышел посмотреть, что явилось его причиной. Они оторвались от своих занятий или открыли глаза, сев на постели. Потом, тихо вздохнув, вновь вернулись к работе или погрузились в сон.

Горящий тростник потушили невозмутимые слуги из племени омара.

* * *

Потрясенный зрелищем разгрома. Вольфрам стоял посреди дымного зала и пытался собраться с мыслями. Промелькнула леденящая сердце мысль: что, если на Ранессу напали и куда-то утащили? Но он тут же отбросил эту мысль. Люди из племени омара неусыпно стерегли монастырь. Они ни за что не допустили бы никакого насилия в стенах монастыря. Но тогда что же могло произойти?

А все эти благодушные монахи — где они были в это время? Ведь наверняка все слышали шум. Тогда почему не кинулись в зал? Он вспомнил слова Огня: «Что бы ни случилось…»

— Это ты что-то сказала или сделала ей, — сердито бросил Вольфрам, обращаясь к стенам, ибо они сейчас были его единственными слушателями. — Это ты чем-то вывела ее из себя. Это твоя вина. Клянусь Волком: если с девчонкой произойдет несчастье, ты дорого за это заплатишь!

Вольфрам опрометью выбежал из монастыря.

* * *

Ранесса впотьмах бродила по горным склонам. Голос по-прежнему звучал у нее в ушах, произнося слова на непонятном языке. Этот язык чем-то напоминал колыбельную песню. Наверное, так оно и было бы, сумей Ранесса понять хотя бы отдельные слова. Ее ноги цеплялись за камни, она спотыкалась о валуны. Несколько раз Ранесса падала, расцарапав кожу на ладонях и коленках. Оказавшись в хлеву, она разметала стог сена, испугав тихих и смирных мулов. Слуги и дозорные из племени омара все время следили за ней, чтобы в своем неистовстве Ранесса не причинила вреда ни себе, ни другим.