Наконец, полностью обессилев, она повалилась на каменистую землю и горько, взахлеб, зарыдала.

— Я разочаровала тебя, — сказала она, когда слезы высохли, а рыдания перешли в икоту. — Прости меня. Я не знаю, что ты хочешь от меня. Я никогда этого не знала!

Из-за вершины горы показалось солнце. Ранесса подняла голову, и ей в лицо брызнул яркий свет, ослепив распухшие и покрасневшие от слез глаза. Она заморгала и подняла руку, чтобы их заслонить. И тут Ранесса увидела человеческую фигуру, идущую вдоль края пропасти.

Яркий свет и воспаленные глаза мешали ей рассмотреть, кто это. Ранесса лишь заметила, что то был не человек, а дворф, — судя по небольшому росту, широким плечам и бедрам. Дворф был облачен в оранжевые одежды, и неясному зрению Ранессы показалось, что эти одежды, как и утреннее солнце, горят огнем.

Кажется, дворф не видел ее. Ранесса не шевелилась. Ей было невыносимо стыдно, а на душе — совсем тягостно. Какие уж тут слова? Она лишь оцепенело следила, как фигура в оранжевых одеждах дошла до самого края утеса. Теперь Ранесса поняла, что это — женщина. Женщина простерла руки…

Руки были не руками, но крыльями — огненными крыльями.

Ранесса медленно встала.

Голос зазвучал вновь, и на этот раз Ранесса поняла.

— Дитя мое, — произнес голос, полный безграничной доброты, любви и терпения. — Ты — дома.

По щекам Ранессы покатились тихие слезы, льющиеся, казалось, из самого сердца. Они больше не обжигали ей глаз и не ослепляли ее. Эти слезы раскрывали ей великую истину.

Издав крик буйной, первозданной радости, Ранесса раскинула руки и прыгнула с вершины горы прямо в восход.

* * *

Вольфрам не переставал звать Ранессу. Он уже решил: как только он ее найдет, они покинут монастырь. Он не представлял, что будет дальше с этой сумасбродной девчонкой. Во всяком случае, он позаботится о том, чтобы никто и никогда больше ее не пугал и не причинял ей зла. Как бы там ни было, Ранесса спасла ему жизнь, и он перед ней в долгу.

Солнце еще не поднялось, но уже достаточно рассвело. Небо за Драконьей Горой окрасилось в красные и золотистые тона. Вольфрам остановился, вслушиваясь в тишину. Ему показалось, что до него донеслись рыдания. Он поспешил на звук. Завернув за угол одного из монастырских строений, он оказался неподалеку от уступа, где монахи выполняли свои ежедневные телесные упражнения. Отсюда открывался захватывающий вид. Далеко внизу, между остроконечными медно-красными скалами, змеилась река — как стежки голубой нити на красной ткани. Вольфраму уже доводилось стоять на этом уступе, и всякий раз, очутившись здесь, он задавал себе вопрос: может, он видит мир так, как видят его боги? Ведь с высоты любой человек на берегу реки видится едва заметной песчинкой. И наоборот, тот, кто находится на берегу, едва ли сможет заметить на горной вершине его. Но если и тот человек, и он сам будут знать, что один из них стоит на вершине, а другой — на берегу, им уже будет не столь важно, видят они друг друга или нет.

— Значит, — любил рассуждать Вольфрам, — хотя я и не могу увидеть богов, я знаю, что они где-то там, в просторах небес. И если они не могут увидеть меня, они тоже знают, что я здесь, на земле.

Эти мысли всегда приносили ему утешение.

Заметив чье-то присутствие, Вольфрам обнаружил, что это его недавняя собеседница, монахиня Огонь делает упражнения. Пробормотав нелестные слова в ее адрес, Вольфрам вознамерился нарушить ее уединение и потребовать объяснений по поводу случившегося с Ранессой.

В это мгновение из-за горы поднялось солнце, и его лучи были теплыми и ослепительно яркими. Залитая этим огненным сиянием, из-за валуна показалась Ранесса.

У Вольфрама даже сердце зашлось от радости. Он поспешил к ней. Ранесса его не видела. Она шла к монахине.

Вольфрам прибавил шагу, надеясь перехватить Ранессу раньше, чем монахиня ее заметит.

— Девочка, — произнес он, и это слово музыкой прозвучало в его устах.

Дикий крик Ранессы как будто загнал это слово назад в его горло. Раскинув руки, девушка побежала к кромке утеса. Вольфрам изо всех сил выкрикнул ее имя. Но если Ранесса и слышала его, то не обратила внимания. Испугавшись, Вольфрам уже не шел, а бежал к ней. Но расстояние между ними оставалось еще большим, и в то мгновение, когда Вольфрам достиг края утеса, Ранесса прыгнула в пропасть.

Вольфрам неистово закричал от ужаса и закрыл лицо руками. Эхо несколько раз повторило его скорбный крик.

— Открой глаза, — услышал он голос Огня. — Открой же глаза и узри истину.

Не решаясь оторвать руки от лица, он посмотрел сквозь пальцы. Подозрения Вольфрама оправдались: монахиня, принявшая облик дворфа, исчезла. На краю пропасти стояла драконесса, и ее распростертые крылья приветствовали солнце нового дня.

Чешуйки драконессы горели солнечным огнем. Изящная голова с продолговатой пастью, в которой блестели острые зубы, была поднята к небу. Туда же смотрели ее глаза, устремленные к самим богам. Крылья драконессы были оранжевого цвета, и солнце просвечивало сквозь них, как сквозь шелковый занавес. Вокруг сияющего тела изгибался длинный, удивительно красивый хвост. Голова драконессы сидела на длинной изогнутой шее. Темные глаза внимательно посмотрели на Вольфрама.

Дворф вздрогнул. Он давно догадывался, кто на самом деле возглавляет орден Хранителей Времени, но теперь, когда его догадки подтвердились, он не испытывал ни малейшего удовлетворения. Он отвел глаза от драконессы и посмотрел вниз, где ожидал увидеть безжизненное и изуродованное тело Ранессы, повисшее на скалах.

Но ее там не было.

Вольфрам напрягал зрение, силясь рассмотреть девушку. Но напрасно.

— Где она? — хрипло спросил он.

— Там, — ответила Огонь, показав вверх.

Вольфрам поднял глаза к небу. В лазурном воздухе над горными вершинами кружила юная драконесса цвета пламени. Ее чешуйки сверкали на солнце, ее крылья блестели, словно она только что вылупилась из яйца и они не успели просохнуть. Пока еще она летала робко и нерешительно, как бы пробуя свою силу и учась владеть новым телом. Вольфрам узнавал и не узнавал ее. Когда она пролетала над ним, то взглянула вниз и увидела дворфа. Посмотрев ей в глаза, он узнал Ранессу.

— Разве ты не знал? — спросила Огонь.

— Нет, — вялым голосом ответил Вольфрам.

Все чувства смешались в его душе. Он был заворожен и горд, словно отец новорожденного ребенка, и в то же время ощущал свою покинутость и одиночество.

— Откуда мне было знать, — добавил он.

— У нее была особая отметина, — сказала Огонь. — У всех нас она есть.

Вольфрам улыбнулся и покачал головой.

— Так, значит, она — ваша дочь?

— Да, — сказала Огонь. — Она — моя дочь, вернувшаяся домой.

В отличие от птиц или змей, молодые драконы не появлялись на свет из яйца. Драконы Лерема откладывали свои яйца в тела людей, эльфов, орков и дворфов. Родившись, маленький дракон принимал облик той расы, к которой принадлежала его мать. Женщина, родившая дракона, даже не подозревала об этом, считая его своим собственным ребенком. И родившийся дракон не подозревал о своей истинной сущности, считая себя человеком, эльфом или дворфом.