Сержант тоже уставился на Лиру и тоже о чем-то спросил – таким же грубым, лающим тоном. Но Лира видела, что и он напуган.

– J’aime le son du cor, le soir, au fond des bois[20], – ответила она.

Это было первое, что пришло ей в голову: строчка из стихотворения на французском языке. Солдаты замерли, ожидая подсказки: все надеялись, что сержант намекнет им, как на это реагировать, и все, похоже, были вне себя от страха.

Лира заговорила снова:

– Dieu! Que le son du cor est triste, au fond des bois[21].

– Française? – хрипло уточнил сержант.

Люди и деймоны не сводили с нее глаз. Лира кивнула и подняла руки, как бы желая сказать: «Я сдаюсь! Не стреляйте!»

Должно быть, в разительном контрасте между этими дюжими парнями, со всем их оружием и зубастыми деймонами, и маленькой, робкой девушкой без деймона, в серой одежде и очках было нечто забавное, потому что сержант вдруг улыбнулся, а потом и засмеялся. Остальные тоже осознали нелепость ситуации и захохотали вместе с ним. Лира улыбнулась, пожала плечами и чуть-чуть подвинулась, уступая солдатам больше места.

– Française, – повторил сержант и добавил: – Voilà.

Только один солдат отважился сесть рядом с ней – грузный темнокожий парень с большими глазами и повадками, выдававшими весельчака и любителя жизни. Устроившись, он сказал ей что-то достаточно дружелюбным тоном, и Лира ответила еще парой строк по-французски:

– La nature est un temple où de vivants piliers / Laissent parfois sortir de confuses paroles[22].

– А-а, – отозвался солдат и кивнул с таким видом, словно все понял.

Затем сержант заговорил со всеми разом, отдавая приказы. Время от времени он бросал взгляд на Лиру, словно среди этих приказов были и распоряжения о том, как обращаться с ней. В последний раз посмотрев на нее, сержант отправился дальше, расталкивая солдат, толпившихся у входа в вагон.

Прошло несколько минут, прежде чем все солдаты вошли в вагон, и Лира невольно задумалась, сколько же их тут и где их командир. Последний вопрос вскоре разрешился: в дверях купе – очевидно, присланный сержантом – показался высокий молодой человек в щегольском мундире.

– Вы француженка, мадемуазель? – спросил он по-французски, с сильным акцентом и старательно выговаривая слова.

– Да, – на том же языке ответила Лира.

– Куда вы направляетесь?

– В Селевкию, месье.

– Почему у вас нет… – он запнулся, не зная, как будет «деймон» по-французски, и указал на своего деймона-ястреба. Птица цеплялась за его эполет и таращилась на Лиру желтыми глазами.

– Он пропал, – сказала Лира. – И я его ищу.

– Так не бывает!

– Как видите, бывает. Я тому пример.

– Вы собираетесь искать его в Селевкии?

– Везде. Я буду искать его везде и повсюду.

Командир смущенно кивнул. Ему явно хотелось продолжить расспросы, а может, и что-то запретить или потребовать, но ничего не приходило на ум. Окинув взглядом солдат, сидевших в купе, он повернулся и скрылся в проходе. Последние пассажиры разошлись по отсекам, двери купе с лязгом закрылись, с платформы донесся какой-то окрик, а за ним – свисток, предупреждавший об отправлении состава.

Поезд тронулся.

Когда станция осталась позади и городские огни перестали мелькать за окнами, сменившись темными громадами гор, солдат, сидевший ближе всех к выходу, высунул голову за дверь и посмотрел сначала налево, а потом направо. Убедившись, что в проходе никого нет, он кивнул сидевшему напротив. Тот достал из рюкзака бутылку и вытащил пробку. Запах крепкого спиртного, ударивший Лире в нос, живо напомнил ей прошлое: так же пахло за баром Эйнаррсона в арктическом городке Троллезунде, где огромный медведь по имени Йорек Бирнисон пил спирт из кувшина. О, как было бы здорово, если бы Йорек был с ней сейчас! Или Фардер Корам, как тогда…

Бутылку передавали по кругу. Когда она дошла до солдата, сидевшего рядом с Лирой, тот сделал большой глоток и резко выдохнул, наполнив воздух запахом спиртного. Сидевший напротив помахал рукой у себя перед носом, как будто ему было противно, но тут очередь дошла и до него. Он уже собирался сделать глоток, но остановился, посмотрел на Лиру, улыбнулся как заговорщик и протянул бутылку ей.

Лира коротко улыбнулась в ответ и покачала головой. Солдат что-то сказал и снова ткнул бутылку ей под нос, на этот раз более настойчиво и как будто с вызовом: неужели она посмеет отказаться?

Сосед толкнул его в бок и бросил какую-то фразу, будто с упреком. Солдат отхлебнул из бутылки, сказал Лире что-то резкое и недружелюбное и передал бутылку дальше. Лира снова напомнила себе, что надо быть незаметной, но украдкой пощупала свой рюкзак, чтобы проверить, на месте ли дубинка.

Бутылка сделала еще один круг; разговор стал громче и непринужденнее. Говорили явно о Лире. В этом она не сомневалась – солдаты буквально ощупывали ее глазами. Один облизнул губы, другой принялся поигрывать с застежкой брюк.

Лира прижала к себе рюкзак левой рукой и попыталась встать, чтобы выйти из купе, но солдат, сидевший напротив, толкнул ее обратно на сиденье и сказал что-то другому, сидевшему у выхода. Тот поднял руку и задернул шторку на окошке двери. Лира снова поднялась – и снова солдат заставил ее сесть обратно, мимоходом схватив за грудь. Лира почувствовала, как вскипает, разливаясь по телу, волна страха.

«Ну что ж, – сказала она себе. – Вот и пришло время».

Поднявшись в третий раз, она сжала рукоять дубинки. Солдат привстал. Лира выхватила дубинку из рюкзака и ударила по руке, снова потянувшейся к ней, – с такой силой, что услышала, как треснула кость и парень завопил от боли. Его деймон прыгнул на Лиру, но она ударила его по морде, и собака, скуля и воя, покатилась по полу. Солдат, которого она ударила, осторожно прижимал к груди пострадавшую руку. Он побелел как мел и стонал.

Один из его товарищей схватил Лиру сзади за пояс. Не оборачиваясь, она сжала дубинку покрепче и махнула ею назад. Ей повезло: конец рукояти угодил нападавшему прямо в висок. Вскрикнув, солдат попытался схватить ее за плечо, но Лира развернулась и впилась ему в руку зубами, чувствуя, как в сердце пылает костер ярости. Ощутив на языке кровь, она сжала зубы еще крепче, рванула на себя и выплюнула клочок кожи. Рука с ее плеча тут же убралась, и прямо перед глазами показалось искаженное злобой лицо солдата. Лира снизу ткнула дубинкой ему в челюсть, и солдат отпрянул, а она, размахнувшись с такой силой, какой и сама в себе не подозревала, ударила его в лицо. Солдат заорал и упал на спину, обливаясь кровью. Его деймон прыгнул на нее, пытаясь схватить зубами за горло; Лира подсекла его палкой под колени и отшвырнула, но остальные двое солдат схватили ее. Она чувствовала их руки на запястьях, на бедрах, под юбкой. Они рвали ее нижнее белье, лезли под него пальцами, кто-то пытался отнять у нее дубинку, выкручивал и тянул, – но Лира продолжала отбиваться: пятками, зубами, коленями, лбом… Она дралась, как когда-то дрался Йорек Бирниссон: безрассудно, бесстрашно, не обращая внимания на боль. Но врагов было слишком много, и даже в этом маленьком тесном купе у них было больше места для маневра. Они превосходили ее силой и числом – рук и ног у них было больше, чем у нее. И, вдобавок, у них имелись деймоны, и эти деймоны сейчас рычали, заливались яростным лаем, скалили зубы, брызгали слюной.