Его ладони были мягкими и гладкими. Он бережно поворачивал пострадавшую кисть то в одну сторону, то в другую. Но даже эти едва заметные прикосновения причиняли такую боль, что Лира отдернула руку.

– Скорее всего, сломана кость, – заключил офицер. – Ну, раз уж вы ехали на поезде, полном солдат, следовало ожидать неприятностей.

– У меня есть билет и я имею право ехать на этом поезде. И когда я его покупала, никто не предупредил, что мне следует опасаться нападения и насилия. Ваши солдаты всегда себя так ведут? Это нормально?

– Нет, и они будут наказаны. Но повторю: в нынешних обстоятельствах молодой женщине путешествовать в одиночку неразумно. Позвольте предложить вам немного спиртного – для поддержания духа.

Лира кивнула – и от этого движения тут же разболелась голова. Офицер плеснул что-то из фляги в маленький металлический стаканчик, и Лира осторожно пригубила. Это оказался брантвейн – и превосходный.

– Когда мы прибываем в Селевкию? – спросила она.

– Через два часа.

Лира закрыла глаза. Крепко прижав к груди рюкзак, она позволила себе расслабиться и вскоре задремала.

Казалось, прошло всего несколько секунд, но вот уже офицер осторожно трясет ее за плечо. Голова Лиры будто налилась свинцом: хотелось снова закрыть глаза, уснуть и месяц не просыпаться. Но за окном уже мелькали городские огни, и поезд замедлял ход. Офицер собирал свои бумаги. Услышав, как открывается дверь, он поднял голову.

Сержант что-то сказал – видимо, доложил, что солдаты готовы к высадке, – и посмотрел на Лиру, как будто оценивал ее состояние. Лира опустила глаза: настало время снова стать незаметной, скромной и скучной. «Но как можно быть незаметной с заплывшим глазом, сломанной рукой и кучей синяков и царапин? – подумала она. – Да еще и без деймона?»

– Мадемуазель! – окликнул ее офицер.

Лира подняла глаза и увидела, что сержант что-то ей протягивает. Это были ее очки, с разбитым стеклом и без дужки. Лира молча взяла их.

– Пойдемте, – сказал офицер, – я помогу вам сойти с поезда первой.

Возражать Лира не стала. С трудом поднявшись на ноги, она поморщилась от боли. Офицер помог ей надеть рюкзак, а сержант шагнул в сторону, выпуская их из купе. По всему поезду солдаты собирали свои вещи и оружие; многие уже проталкивались через проход к дверям, но офицер что-то крикнул – и все расступились. Лира двинулась за ним.

– Небольшой совет, – сказал он, сойдя на платформу.

Лира боком слезла с подножки, опираясь на протянутую ей руку, и поторопила офицера:

– Ну?

– Носите никаб, – сказал он. – Так будет лучше.

– Ясно. Спасибо. А вы постарайтесь научить своих солдат дисциплине. Так будет лучше для всех.

– Вы уже сами сделали это.

– Это не моя работа.

– Тем не менее вы сумели защититься. И теперь они подумают дважды, прежде чем решиться на что-то подобное.

– Нет. И вы это прекрасно понимаете.

– Что ж… пожалуй, вы правы. Это отребье, подонки общества. И Селевкия не самый дружелюбный город. Не задерживайтесь здесь. Скоро солдат станет еще больше – прибудут другие поезда. Уезжайте при первой возможности.

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Солдаты провожали ее глазами из окон поезда, пока Лира хромала через платформу к залу ожидания. Она понятия не имела, что делать дальше.

Лира пошла прочь от станции с таким видом, словно имеет полное право тут находиться и точно знает, куда идет. Каждая клетка ее тела болела и как будто была испачкана руками, которые успели коснуться ее тела. Рюкзак был очень, просто ужасно тяжелым – когда он успел стать таким? Невыносимо хотелось спать.

Стояла глухая ночь. Улицы кругом – безлюдные, скудно освещенные, под ногами твёрдо. Ни кустов, ни деревьев, ни даже травы – ни единого парка или хотя бы скверика с какой-то зеленью. Только жесткая мостовая и каменные склады… или банки… или, может быть, конторские здания – негде голову преклонить. Тут, наверное, и комендантский час есть – иначе почему вокруг так тихо? Небось ее еще и арестуют за то, что бродит в ночи по городу. Лира даже не стала бы возражать: в камере хоть поспать можно. Никаких отелей или хотя бы кафе, как будто путешественникам в городе не полагалось ни есть, ни спать. Если ты гость – ты вне закона.

Измученная усталостью, болью и отчаянием, Лира рискнула постучаться в первую попавшуюся дверь, и только тогда посреди неподвижности и безмолвия появились слабые признаки жизни. Она была уже готова отдаться на милость кого угодно из местных жителей… вдруг в этой культуре все же есть обычай гостеприимства к путникам… хотя все говорило об обратном. Она тихо постучала разбитыми костяшками в дверь, но разбудила только ночного сторожа или охранника, который, по-видимому, сидел сразу за порогом. Его деймон жутко завыл, а человек смачно обругал идиота, посмевшего стучаться в такой час. Его голос был полон страхи и злобы, и Лира бросилась прочь. Долго еще ей вслед неслись проклятия и вопли.

Наконец силы у нее совсем кончились. Идти дальше она не могла. Скорчившись в темном уголке, куда не достигал слепящий свет ближайшего фонаря, Лира обхватила рюкзак руками и провалилась в сон. Она так устала, у нее так все болело, что она не могла даже всхлипывать – слезы сами текли по щекам. Они холодили кожу; скулы, веки, висок скоро стали мокрыми. Остановить поток слез Лира не могла, да и не пыталась. Вскоре она уже спала.

* * *

Всего через пару секунд – так во всяком случае ей показалось, – кто-то начал трясти ее за плечо. Тихий голос встревоженно и настойчиво что-то шептал, но она все еще ничего не понимала. Боль вернулась, захватив сразу все тело.

Вокруг еще было темно. Лира открыла глаза, но не увидела слепящего света. Склонившийся над ней человек был темнее тьмы… и от него жутко воняло. Неподалеку виднелась еще одна фигура: лицо белело в темноте, то исчезая, то появляясь, – человек озирался по сторонам.

Первый отступил, Лира попыталась сесть и пошевелить онемевшими руками и ногами. Было очень холодно. У этих двоих, кажется, была тачка и лопата на длинной ручке.

Они снова что-то заговорили, все так же тихо и настойчиво. К ним присоединились жесты: вставай, просыпайся, скорее вставай. От вони мутилось в голове. Лира с трудом выпрямилась и встала, дрожа. Тут только до нее дошло: это были ночные уборщики, которые чистили городские уборные и выгребные ямы… Занятие для низшего, самого презираемого класса людей.

Она заговорила по-французски:

– Что вам от меня надо?.. Я заблудилась. Где мы?..

Но они говорили только на своем языке, который не был похож ни на анатолийский, ни на арабский. Она их не понимала… но было ясно, что они волнуются – и волнуются за нее.

Как холодно, как больно… Лира попыталась унять дрожь. Первый из двоих сказал что-то вроде «пойдем с нами, идем».