Когда диалог подошел к концу, Йозда встала, открыла деревянный сундук – сделанный, наверное, из кедра, единственный красивый и дорогой с виду предмет во всей комнате. Вынув свернутую в несколько раз черную ткань, она встряхнула ее – отрез оказался удивительно длинным.

Йозда посмотрела на ткань, на Лиру и поманила ее к себе. Лира встала. Йозда принялась складывать покрывало каким-то хитрым способом, знаком велев Лире смотреть внимательно. И Лира смотрела, пытаясь запомнить ее движения. Потом Йозда шагнула к ней за спину и стала прилаживать ткань ей на голову, первым делом закрыв краем лицо до переносицы, а остальное намотав так, чтобы вся голова оказалась задрапирована, кроме глаз. Оба свободных конца она заправила куда-то внутрь.

Чил-ду внимательно за ними наблюдал и в конце показал пальцем на свою голову – Йозда поняла и спрятала последнюю, еще видневшуюся снаружи прядь волос Лиры.

Он что-то сказал – видимо, выразил одобрение.

– Спасибо, – пробормотала Лира, под тканью голос звучал приглушенно.

Ей это совсем не понравилось, но Лире не терпелось отправиться в путь… Как будто она знала, куда идти. Но здесь ее ничто не удерживало, тем более что они друг друга не понимали.

Она сложила ладони, надеясь, что жест будет правильно истолкован как выражение благодарности и прощания, поклонилась и взяла рюкзак. Ей было очень жаль уходить, не имея возможности хоть чем-то поблагодарить их за гостеприимство, – кроме разве что денег… Она хотела оставить им пару монет, но побоялась оскорбить хозяев дома.

В переулке у стены стояла тачка – с таким видом, словно сама себя стыдилась. Ни к чему не пристегнутая – кому придет в голову украсть такую вещь? Улицу за переулком заливало ослепительное солнце. Лире уже было жарко под плотным покрывалом.

Зато на нее никто не смотрел. Наконец-то она стала тем, чем пыталась стать с самого начала путешествия: невидимкой. В сочетании со скучной и вялой походкой – спасибо Аните Шлезингер! – покрывало отталкивало любые заинтересованные взгляды. Мужчины проходили мимо, словно она была чем-то вроде тени от дерева; обгоняли, переходя улицу, смотрели сквозь нее. И постепенно Лира начала чувствовать себя в этом новом наряде свободной.

Однако в нем было жарко – и становилось все жарче, по мере того как солнце подымалось выше на небосклон. Лира наугад шла, как она надеялась, к центру города – туда, где было больше шума, больше транспорта, больше народу, крупнее магазины. Рано или поздно она наверняка найдет человека, говорящего по-английски.

Кругом было много вооруженной полиции: кто-то сидел на тротуаре и играл в кости, кто-то внимательно разглядывал всех проходящих мимо, кто-то тщательно обыскивал лоточника, торговавшего какой-то мелочевкой. Другие просто пили или ели у палатки, явно незаконно раскинувшейся посреди дороги. Лира пристально смотрела на них и чувствовала, как их взгляды буквально соскальзывают с нее: один краткий и незаинтересованный – на закрытое лицо, машинальный и неизбежный – на фигуру, и все.

Даже отсутствие деймона не привлекало к ней внимания. Бог с ней, с жарой, – Лира и чувствовала себя так, словно ее выпустили из тюрьмы!

Кроме полиции, на улицах были и солдаты: сидели в бронированных автомобилях или патрулировали окрестности с винтовками на груди. Они словно ждали волнений, которые точно должны вот-вот начаться. Один раз Лира едва не врезалась в самую гущу отряда, допрашивавшего группу мальчишек – настолько юных, что их деймоны стремительно меняли облик, стараясь понравиться взрослым с ружьями и ужасно сердитыми лицами. Один мальчик даже упал на колени и с мольбой протянул к ним руки, но получил удар прикладом в висок и рухнул на мостовую.

Лира чуть не закричала: «Нет!» – и с трудом удержалась, чтобы не кинуться к ним. Деймон жертвы превратился в змею и задергался в пыли. Деймон солдата наступил на нее тяжелой лапой. Змея и мальчик затихли.

Солдаты увидели, что Лира смотрит на них; нападавший что-то рявкнул, и она отвернулась и пошла прочь. Ужасно чувствовать себя беспомощной, но от вида этого насилия и особенно от крика у нее заболели все раны, все синяки, оставшиеся после того происшествия в поезде, а от воспоминания о руках, шарящих у нее под юбкой, внутри похолодело и стало мерзко. Главное – поскорее убраться отсюда живой и невредимой, а значит, придется оставаться незаметной, как бы тяжело это ни было.

Лира вышла на центральные улицы, где были магазины, какие-то мелкие конторы, ремонт мебели, продажа подержанных велосипедов, пошив дешевого платья… Всюду полиция, всюду солдаты. Ох, вот бы тут вдруг появился Бад Шлезингер и провел ее безопасно через этот лабиринт проблем!.. Или Анита с ее веселыми разговорами… Или Малькольм.

Последняя мысль задержалась дольше, но и она постепенно растаяла.

Чем ближе Лира подходила к центру города, тем неуютнее ей становилось. С каждым толчком пульса рядом со сломанной костью боль в руке становилась немного сильнее. Лира буквально вцеплялась взглядом в каждую магазинную вывеску, в каждую доску объявлений, каждую медную табличку у двери – вдруг здесь говорят по-английски?

Она нашла то, что искала, на стене часовни. Маленькая базилика из песчаника, крыша из красно-коричневой черепицы; рядом пыльное кладбище с тремя оливами, растущими прямо из гравия. На деревянной доске у входа на английском, французском и арабском языках было написано: «Часовня Святого Фануриоса», расписание служб и имя настоятеля – отец Джером Барнаби.

Княжна Кантакузино… кажется, ее деймона звали Фануриос? Лира заглянула в ворота. За часовней был крошечный пальмовый садик, а среди пальм стоял домик. Человек в линялой голубой рубашке и брюках поливал цветы. Он почувствовал ее взгляд, поднял голову, помахал. Ободренная вниманием Лира осторожно двинулась к нему.

– Ас-саламу алейкум, – он поставил лейку наземь.

Она шагнула ближе, в сам садик, полный пышной зелени, утопающий в листве, среди которой пестрели алые цветы.

– Ва-алейкум ас-салам, – тихо произнесла она. – Вы говорите по-английски?

– Да. Я – настоятель этой церкви, отец Барнаби. Я англичанин. А вы? Судя по речи – англичанка.

У него был йоркширский акцент. Его деймон-малиновка внимательно разглядывала Лиру, сидя на ручке лейки и склонив головку набок. Отец Барнаби был краснолицым, полным и старше, чем ей показалось с улицы. Взгляд у него был участливым и в то же время проницательным.

Она запнулась о камень, отец Джером протянул руку, чтобы поддержать ее.

– Спасибо…

– С вами все в порядке? Выглядите вы неважно. Хотя разглядеть это непросто…

– Можно я сяду?

– Идемте.

Он привел ее в домик, где было чуть прохладнее, чем снаружи. Когда дверь захлопнулась, Лира размотала покрывало и с облегчением сняла его – наконец-то!

– Что с вами случилось? – он даже отшатнулся, увидев синяки и порезы у нее на лице.

– На меня напали. Мне всего лишь нужно…