У Некомата притворно подкосились ноги, охнул, сел на лавку.

— Ехать тебе, Некомат, в Орду, немедля! — приказал Вельяминов.

Некомат и сам подумал, что лучше от греха убраться подальше, но мысли мыслями, а слова словами.

— Что ты, боярин! А товар лежать будет? Не расторговался я.

— Молчи, бес! Князя Михайлу выручишь, он тебе сторицей воздаст.

— Воздаст! Жди! У меня еще с Мамая не получено за Литву да за Каффу.

— Вот и поезжай к Мамаю. А товар распродать приказчика найми.

— Легко сказать. На что нанимать, коли я вконец обнищал? Что кун, то все в калите. Что порт, [222] то все на себе.

На сей раз хитрость Некомату не удалась. Вельяминову надоело с ним препираться, он ухватил купца за бороду и принялся таскать. Некомат не смел и отбиваться, только охал.

— Артачиться, куражиться, сучий сын? Обнищал! Знаю я, как ты обнищал!

Некомат охал все громче. Вельяминов наконец бросил его. Приказал:

— Нынче выедешь… Донесешь о разбое князя Дмитрия Мамаю. Михайло Александрович в долгу не останется. Понял?!

Тут к прилавку подошел покупатель. Ивана тотчас скрючило. Закивал униженно, запричитал:

— Воздай тебе господь за милостыню, спаси тя Христос.

— Ладно, иди, иди, — выталкивал его Некомат, норовя незаметно толкнуть нищего покрепче. Тот смолчал и, поминая святителей и угодников, заковылял, опираясь на клюку, и затерялся в толпе.

Некомат, разворачивая перед покупателем парчу, нет–нет да и погладит бороду, вздохнет украдкой: «Бешеный, ей–ей, бешеный. Увидел бы кто, что нищий купца да за бороду таскает, ну и конец. Небось сразу понял бы, что тут дело не чисто. Быть бы нам в мышеловке!»

4 МАМАЕВ ЯРЛЫК

Некомат, отказываясь ехать, кривил душой, а сам был радехонек, надеясь сорвать и с Мамая, и с князя Михайлы, а потому уже на следующий день налегке, с небольшим обозом он отправился в Орду.

Все было бы хорошо: и погода пригожая, и дорога легкая, да заметил Некомат, что за ним следят. Два дня, не приближаясь к каравану, неотступно маячили на дальних курганах всадники. Люди Некомата встревожились. По каравану поползли шепоты. «Беда, братцы! Вишь, на шеломянах [223] конники? Выслеживают нас, окаянные, а потом как налетят! Порубят аль в полон заберут. Вестимо! У нас и людей–то два десятка. Попадем, как чижи в перевесище, [224] как сетью нас накроют».

Некомат ослеп и оглох, татар не видит, шепота холопов не слышит, и, лишь когда никого поблизости не было, он зорко приглядывался к татарским караулам.

На третий день в степи стали попадаться голые, вытоптанные места, покрытые лошадиным пометом. Вдали, в колеблющемся от зноя голубом мареве, проносились бесчисленные табуны. Сторожевых караулов стало заметно больше. По всем признакам близко кочевье. Люди Некомата с тревогой глядели на хозяина: «Как он?»

А он никак! В полдень по–обычному велел делать привал и, поев гречневой каши с бараньим салом, завалился в холодок, под телегу, вздремнуть.

В этот послеполуденный час и напали ордынцы. Видя, что их много больше сотни, в купецком караване никто и не сопротивлялся, покорно дали себя перевязать.

Ничего не слыша, Некомат посапывал себе под телегой и проснулся лишь после того, как получил крепкий пинок сапогом.

Старик выглянул из–под телеги, ворчливо спросил по–татарски:

— Это еще что за разбой?

— Вылезай, старый ишак!

Некомат покосился на петлю из сыромятной кожи, что была в руках у татарина, и, не торопясь, полез за пазуху. Татарин, видя, что старик медлит, замахнулся было на него ремнем, но тут Некомата будто ветром выдуло из–под телеги. Вскочив на ноги, он закричал:

— Остерегись, шайтан! [225] Это ты видал?

Татарин замер.

— Пайцзе?

— Она самая! Басма царя Абдуллы! — Некомат высоко поднял серебряную дощечку с вырезанной на ней головой тигра.

Как волна прошла по толпе татар. Все сразу стихли и торопливо принялись развязывать людей Некомата. Сотник, пнувший купца, срывающимся от страха голосом молил о пощаде.

Некомат зевнул, проворчал:

— Поспать не дали, черти. — И, обратись к своим, крикнул: — Запрягай, что ли, ребята!

Окруженный татарами, обоз Некомата с почетом въехал в кочевье.

Купец спросил сотника:

— Кто у вас тут старшой?

— Тагай–мурза. Тархан великого хана.

Некомат и бровью не повел. Видали, дескать, и не таких зверюг. Не страшно. Приказал вести себя к мурзе.

Тагай стоял у своей юрты, ждал добычи, а увидав, что купец едет на свободе, весь сморщился, будто уксусу отведал.

Некомат взглянул на Тагая и про себя ахнул — знавал Тагая раньше, до того, как ему мурзой стать. Он самый! Только постарел, морда стала как печеное яблоко, а дурость на морде старая, только ныне жирно покрытая лаком важности. Ишь расперло черта.

Видимо, признал купца и Тагай, но тоже, виду не подал. И тот и другой приличий не нарушали. Купец кланялся. Мурза кланялся. Оба так