Пламя погасло. Лицо старика исказила гримаса, затем оно сменилось лицом женщины, искаженным той же самой гримасой, потом лицом отвратительного мертвеца с чужими глазами, может быть, даже украденными глазами Куранта в глазницах, а затем все это посыпалось, потекло слизью и осыпалось в снег. Тени рассеялись, Тамаш исчез. И только Кая вдруг скрючило, изогнуло, вывернуло в рвоте.

— Вот почти и все, — устало прошептала Каттими. — Умойся снегом. Сила Хары не слишком приятна, но без нее никак. У тебя все получилось. Остальное проще. Трудно, но проще. Жаль, что у тебя сломано плечо, но все-таки это левая рука. Подожди, не тяни на тело плащ. Я положу тебе на кожу кусок крыла Пангариджи.

— Я не отравлюсь от этого средства? — с трудом поднялся Кай.

— Нет, в нашей деревне половина болезней змеиным ядом лечили, — прошептала Каттими. — Сдуру, конечно, и кашей можно подавиться.

— В вашей деревне… — улыбнулся Кай.

— Это точно, — прижалась к его здоровому плечу Каттими. — Ну как ты?

— Странно, — признался Кай. — Словно снял с кожи жгучую мазь. Я не стану серого цвета?

— Если будешь каждый день умываться, то не станешь, — успокоила его Каттими. — А теперь нужно сделать тугую повязку на левое плечо. У меня есть льняные полосы. Надо спешить. Слышишь?

— Что это? — прислушался к гулу Кай.

— Это палхи, — ответила Каттими. — Они идут на штурм Хастерзы. Только не думай, будто для того, чтобы устроить тебе встречу с Паркуи, хотя я и не исключаю этого. Нет. Они и в самом деле хотят уничтожить всех людей. Всегда хотели. Пустоте просто нужно было напомнить им об этом.

К полудню Кай уже перестал вести счет атакам палхов. Малая стена Хастерзы перегораживала долину в полулиге от устья, в том месте, где ее ширина составляла не более трехсот шагов. Ее строил не иша, а сами жители Хастрезы, которые не слишком надеялись, что найдут укрытие за стенами крепости. К тому же когда кто-то бежит в укрытие, то добегает сильный, а слабый попадает под ноги или вовсе не успевает добежать. Поэтому нанятый мастер побродил по долине, выбрал с десяток юных пареньков, заложил с их помощью несколько шурфов, добрался до гранитного основания долины, осмотрел окрестные скалы и начал забивать колышки и натягивать веревки. Каждая улочка получила от десяти до двадцати шагов стены, в зависимости от количества дворов. Сначала улочки соревновались, кто первый докопается до скального основания. Потом, кто вперед забутит, заложит фундамент, а уж дальше стена только росла вверх, и, слава мастеру, была задумана так и размечена столь широко, что попытки устроить свою часть выше, чем у соседей, приносили ей только пользу. Согласно благому пожеланию иши казна оплатила устройство в центре стены двух башенок и массивных ворот, и с тех самых пор не было ни одного случая, чтобы внутрь малой стены, которая достигла высоты где двадцать, а где и двадцать пять локтей, пробралась хотя бы одна шайка разбойников-мугаев или хоть одна орда людоедов с Гиблых земель. Теперь эту стену штурмовали сразу не менее сотни родов палхов, каждый из которых включал в себя десяток деревень, а значит, не десятки, а сотни воинов.

— Пять тысяч уже положили, — то и дело повторял залитый кровью тюремный старшина, орудовавший на оголовке стены топором и на самом деле забывший, где он мог видеть молодого парня со сломанной рукой, который успел потратить с утра уже почти все заряды. Правда, порой приходилось задвигать ружье под каменное ограждение и браться за меч, которых к тому времени — и плохеньких, и хороших, и старинных, и из плохого железа — скопилось на стене достаточно, но пока что стена стояла. Защитников было четыре сотни, и это с учетом того, что потеряли с утра уже сотню, да и воевода выделил на защиту стены всего лишь сотню стражников, но все они были горожанами и думали не о том, как бы уцелеть в битве, а о том, чтобы не пропустить людоедов в город. Каттими в их числе не терялась. Пускала стрелы, когда палхи приставляли к стене лестницы, рубила их мечом, теперь же, как и прочие лучники, вытаскивала из связок хвороста, которыми защитники закрывались от лучников палхов, завязшие стрелы.

— Хорошую ты себе бабу нашел, — грыз, усевшись на камень поблизости от Кая, мерзлую морковь старшина. — С ней же можно и на лису, и на волка, и на белку. Будешь и с мехом, и с мясом. А что красивая, не большая беда. Пусть о красивых те заботятся, которые в шахту лезут или по торговым делам отправляются. Им красивую брать нельзя. Им чем страшнее, тем лучше. И чтобы ноги были короткие, а спина сильная. А тебе можно красивую, чего ж. Ты ведь охотник? Слушай, где я тебя видел?

Кай отшучивался, перебирал оставшиеся заряды, осматривал ружье и все смотрел то на Каттими, которая здесь, на стене, в пылу схватки выглядела так, словно возилась с утварью у печи, то вперед, где уже многажды потрепанные палхи снова готовили лестницы и снова собирались идти на штурм. Внизу под стеной их действительно было уже не менее пяти тысяч. Во всяком случае, все те же лестницы, которые ставили штурмующие, теперь опирались о трупы и торчали над стеной уже на четыре локтя.

— Что? — спросила Каттими, забрасывая на плечо набитый стрелами тул. — Стрелы дрянь, но в упор — годятся. Что там?

— Большая орда подошла с равнины, — вздохнул Кай. — Много новых лестниц, свежих лучников. И похоже, имеются ножные луки с зажигательными дротиками. Будет очень трудно. За снопами теперь не скроешься. Во всяком случае, старшина ловчих помчался в крепость.

— Я не об этом, — покачала головой Каттими. — Что с Паркуи?

— Все еще жив, — ответил Кай. — Жажда сильнее не становится, но и не ослабевает.

— Я ему не завидую, — призналась Каттими. — На что он рассчитывал? Что его примут за обычного бродягу? Или думал прикинуться палхом? Эта шутка не против шаманов. Обычного бродягу они бы разорвали на части и сожрали. Только и оставалось, что признаться, что он Данкуй.

— Зачем? — не понял Кай.

— Чтобы остаться живым, — объяснила Каттими. — Данкуя если и будут убивать или есть, то будут делать это медленно. Данкуя хорошо знают не только в Вольных землях, но и в Гиблых. Немало деревень палхов он сжег.

— За дело, наверное? — спросил Кай.

— Может быть, и за дело, — пожала плечами Каттими. — Какая нам разница?

— Где же я тебя видел? — снова подошел к Каю старшина. — Голова гудит. Вчера, наверное, нажрался, как попал домой, не помню. Встал затемно. На руке какая-то дрянь в виде браслета с погаными непонятными надписями. Снять не могу, пошел к кузнецу, так он час с замком возился, пока снял. Так я еще час потерял, чтобы эту штуку расплющить от сглаза всякого, и еще несколько медяков кузнецу отсыпал. За что. спрашивается? Слушай! Я с тобой точно вчера не пил? Меня тут уже вызывали в крепость, вдруг я на службе нажрался? Ты не видел, кто мне эту дрянь на руку нацепил?

— Отбой! — раздался вдруг хриплый крик ловчего, и вся сотня, составленная из ловчих, гвардейцев и нанятых стражников, снялась со стены и пошла в крепость.